– Мария Игоревна вошла к нам в кабинет, вахтер пустил, конечно, он ведь ее столько лет знает! Она сказала мне, что вчера была под хмельком и забыла у нас сумку. Даже не помнит, где ее оставила. Мы все обыскали, и я подумала, что сумка скорее всего осталась внизу. А у меня не было времени туда идти, ну совершенно… Было уже так поздно! Я им еще накануне говорила, что опаздываю с работой, завтра буду сидеть допоздна…
Кончилось тем, что доверчивая Леночка проводила бывшую начальницу вниз, отперла хранилище своим ключом и попросила ее искать пропажу самостоятельно – у нее нет ни минуты лишней. Поднялась наверх и продолжила печатать карточки. Через несколько минут – через десять, никак не позже – Мария Игоревна, уже с обретенной сумкой, поднялась наверх, поблагодарила ее и попрощалась – очень тепло, так трогательно. После чего ушла и больше не появлялась.
– Но как я могла подумать на Марию Игоревну! – в каком-то священном ужасе повторяла она. – Это все равно, что подумать на… Не знаю, на кого!
Этим содержательным возгласом ее показания и закончились. Явившись на следующий день в милицию для более подробного разговора, Леночка не сумела вспомнить ни единой новой подробности. Озарение, посетившее ее накануне, прошло бесследно, видимо, потому, что она немного успокоилась. Теперь женщину больше всего волновало, какую меру ответственности она понесет. Даже узнав, что карты найдены и, следовательно, ущерб невелик, Леночка все же не успокоилась окончательно. Уходя, она призналась, что больше никогда не будет верить людям. Мария Игоревна – да ведь это была женщина кристальной честности! А что вышло на поверку? Воровка – да еще и вандалка… Поднять руку на такой раритет, можно сказать, на жемчужину… Это выше всякого понимания, мир катится в пропасть, если начинают воровать такие замечательные люди!
– Хотя, как я слышала, она очень трудно жила, – задумчиво произнесла Леночка. – И с сыном были нелады… Но все-таки всему есть предел. Я же вот не ворую!
Показания Валерия Седенко, сына покойной, тоже большой вразумительностью не отличались. На вопрос, не приносила ли его мать каких-либо ценностей в последнее время, он ответил отрицательно. Зато в подробностях рассказал о загадочном визите некоей дамы, которую его бывшая жена позже попросила опознать по фотографии. Опознал, хотя все это было как-то подозрительно, а он в темные дела не ввязывается. Вот его жена – особа импульсивная, резкая, от нее можно ожидать чего угодно. Валерий добавил, что раньше никогда той женщины не видел, хотя визитерша утверждала, будто была с ним некогда знакома. Требовала отдать свое имущество, хотя никакого чужого имущества в доме не было.
– Скажите, вам известно, что ваша мать хранила некоторые вещи у бывшей снохи?
Этого Валерий не знал и был страшно удивлен. Забеспокоившись, попросил рассказать, что именно она там хранила? Этот интерес был вызван, скорее, переживаниями материального плана, чем какими-то еще. Осиротевшего сына быстро успокоили, сказав, что его мать выносила из родного дома в основном книги и бумаги. Валерий ушел почти умиротворенным.
Но вовсе не так гладко прошла беседа с другим фигурантом дела – мужем покойной Торцовой. Прежде всего, Николай страшно удивился, увидев незнакомого следователя, и с надеждой спросил, уж не заменили ли его? Хорошо бы, а то ему подкидывают всякие вещественные доказательства и потом требуют объяснений. Следователь, ведущий дело Марии Седенко, разочаровал его, объяснив, что он ведет смежное дело и ни о каких подкинутых вещественных доказательствах не знает. Однако Николай может быть уверен – никто ему зла не желает и фактов не подтасовывает.
– Да уж, будешь тут уверен, – мрачно ответил тот. – Что от меня нужно на этот раз?
Его спросили, не выказывала ли его жена интереса к редким и старинным книгам? Вопрос так ошеломил вдовца, что тот не сразу нашелся с ответом. Потом объяснил, что читать его жена всегда любила и раньше даже работала в какой-то библиотеке. Но чтобы покупала какие-то древности – он не припомнит.
– А может быть, она общалась с какими-нибудь букинистами? Коллекционерами?
Тот отмахнулся – если его жена и завела таких знакомых, ему об этом неизвестно. Например, был у нее в последнее время один приятель – тот, кажется, интересовался книгами. Она даже познакомилась с ним в книжном магазине, сама рассказывала.
– Вот с него и спрашивайте! Тот еще гусь!
Николай говорил с какой-то подавленной яростью и очень желал дать координаты этого самого приятеля для приобщения его к делу. Выяснив, о ком идет речь, Николая поблагодарили и записали все, что тот смог сообщить. А потом вернулись к исходному пункту. Возможно, он замечал, что жена приносила домой какие-нибудь рукописи, которые выглядели как старинные? Говорила на такие темы? Упоминала, что посетила старое место работы? Ответ на все вопросы был отрицательный. Более того – Николай признался, что жена его была женщиной достаточно прижимистой, привыкла считать деньги – она ведь бухгалтер. И никогда не выбросила бы солидной суммы на бесполезные приобретения, какими, на его взгляд, являются затхлые книги. Семейные статьи расходов были ему известны досконально – одежда, питание, развлечения, поездки на курорты, машина, образование дочери. А насчет книжных пристрастий жены он может сказать следующее. Если Нине приходилось выбирать между двумя изданиями одного романа, она выбирала более дешевое, пусть даже в самой ужасной обложке. Она сама как-то со смехом об этом упоминала, будто гордясь своей непритязательностью.
– Нина говорила – лучше читать книгу в плохой обложке, чем ставить ее на полку в хорошей. И презирала всякие такие изыски. Считаю, что она права! Была… – добавил Николай и замкнулся.
Некоторое время он молчал, ожидая следующих вопросов, но следователь занялся писаниной и, казалось, забыл о нем. Николай поворачивался на стуле, вызывая тем самым истошный скрип – хлипкая мебель просто не выдерживала его веса. И наконец попросил внимания.
– Почему вы вообще меня об этом спрашиваете? – спросил он. – Книги, рукописи всякие… Какое это имеет отношение к моей жене?
– Боюсь, что прямое. – Следователь вкратце поведал ему, почему он вынужден заниматься чужим делом и вызывать Николая в качестве свидетеля. Узнав кое-какие подробности, тот замер. Потом, подумав, нахмурился.
– Слушайте, а эти самые карты в самом деле такие ценные? – хрипло спросил он.
– Боюсь, что да. Точнее, за них уже бояться нечего, они вовремя были найдены. А то могли уйти бог знает куда, и с концами!
– Сколько? – перебил его Николай.
– Что – сколько? Сколько было карт или…
– Вы поняли меня! – неожиданно рассердился тот. – Сколько она могла за них выручить?
Следователь задумчиво посмотрел на него, поиграл ручкой. Уклончиво назвал приблизительную сумму, ориентируясь по той, что была предложена Семеном Федоровичем. Однако экспертиза уже дала справку, что на черном рынке Москвы подобные карты ценились намного меньше. Это расхождение в цене являлось одним из самых загадочных моментов. Не похоже было на то, чтобы Семен Федорович позволил себя обмануть или не знал рыночной цены приобретаемых карт. Даже если допустить, что он действительно покупал кота в мешке, не понимая, о каком товаре идет речь, вилка цен должна была оказаться намного скромнее. Деньги, изъятые у него, оказались настоящими – до последней купюры, и вся обещанная сумма была найдена в пакете полностью.
