– А кому звонить? С кем она жила? – поинтересовалась Татьяна Робертовна.
Этого, как оказалось, никто толком не знал. Борис припомнил, что Елизавета Юрьевна как-то обмолвилась, что ее ждет муж, но больше никогда о нем не говорила. Зато Ирина, лаборантка, точно знала, что у заведующей был маленький ребенок.
– Сын, – уточнила она.
Женщины запричитали. О том, что у заведующей был ребенок, никто из них не слыхал, и теперь они бросились упрекать Ирину:
– Что же ты раньше молчала? Ты откуда это знаешь?
Та рассказала, что как-то столкнулась с Елизаветой Юрьевной в магазине, неподалеку от мастерской, уже по окончании работы. Та рассматривала детскую одежду и приценивалась к мальчишеской курточке. Ирина подошла ближе, заведующая заметила ее, и тогда они разговорились.
– Я даже и не спрашивала, для кого она покупает куртку. Она сама сказала, что у нее сын. Я еще спросила, почему она никогда его в мастерскую не приведет, нам не покажет… А она как-то странно себя повела. – Ирина поставила на стол опустевшую стопку. – Замолчала, стала куртку ощупывать, хотя уже хорошо ее рассмотрела. Потом заговорила совсем о другом. Ну я и решила, что ей, может, неприятно будет, если все узнают о ребенке. Мало ли почему… Поэтому я вам не стала рассказывать.
– Ну конечно, – вступилась за Ирину кассирша. – Может, он без отца растет, а может, вообще, бог знает от кого! Елизавета была молодая, а в молодости каких только глупостей не делают! Вот моя дочь, например…
И она поведала миру, что ее дочка, большая любительница музыки, недавно потребовала, чтобы ей дали денег на новый фирменный диск своего любимого исполнителя. А когда мать ей отказала, заявив, что четыреста рублей – это треть ее зарплаты, отца на работе тоже золотом не осыпают, и вообще, к чему такие траты… Тогда дочка попросту заперлась в ванной и попыталась перерезать себе вены.
– Слава богу, что я на табуретку встала и заглянула в окошко, – возбужденно рассказывала кассирша. – Я как раз на кухне возилась, с ужином. И так мне вдруг стало сердце хватать – ну просто ужас! Я ведь тоже расстроилась, что не могу своему ребенку этот проклятый диск купить! Говорила ей – купи кассету, в тридцать раз дешевле получится! А она говорит, что в фирменном диске какой-то там вкладыш с фотографиями, и черт-те что еще… И вот будто меня подтолкнули – я встала на табуретку и заглянула в окошко. А она сидит на полу, ревет, и шпателем по руке водит! Мы как раз ремонтом занимались, под ванной лежали шпатели. Один совсем новенький, острый… Я чуть в обморок не упала!
– Ну и купили вы ей диск? – поинтересовалась Наташа.
– Конечно, – с оттенком гордости произнесла Татьяна Робертовна. – Лучше мы на макаронах недельку посидим, чем ребенка угробим!
Мнения сотрудниц разделились. Некоторые считали, что Татьяна Робертовна поступила неправильно. По их мнению, нужно было задать девчонке хорошую трепку и объяснить, что на диски пора зарабатывать самой – ну, хоть в «Макдональдс» устроиться. Другие говорили, что у детей и так слишком мало радостей, и гнусно лишать их последнего удовольствия. Борис в дискуссии участия не принимал, зато когда все замолчали, авторитетно высказался:
– Вряд ли бы она себе вены перерезала. Уверен, что это она специально сделала, чтобы на своем поставить. Шпателем этого все равно не сделаешь.
– Тебе-то откуда знать? – вскинулась оскорбленная кассирша. Ей не понравилось, что кто-то преуменьшал опасность, грозившую ее ребенку. – Ты что, пробовал шпателем зарезаться?
Их остановила Ирина:
– Прекратите вы про зарезанных говорить! Ведь до сих пор Елизавета в глазах стоит!
Все разом замолчали. Татьяна Робертовна тяжело дышала и поглаживала пышную грудь – слева, где сердце. Борис закурил и принялся разливать по второй стопке. Пили без тостов и не чокались – как на поминках. Стол накрыли в торговом зале, в других помещениях было невозможно развернуться. Сотрудники уселись вокруг круглого стола, где посетители обычно просматривали пленки и заполняли конверты. Когда Ирина остановила спорщиков, многие невольно покосились на черный занавес. Порванные петли пришили, занавес теперь висел ровно, как прежде… Но никогда он не притягивал к себе таких взглядов – робких и неприязненных.
– Мне просто не верится, – тихо сказала Наташа. – Только в эту субботу она была жива… Хотя я и мертвую ее видела, и милиция здесь вчера была… А мне все-таки кажется, что это все не по-настоящему.
– И мне тоже! – воскликнула Татьяна Робертовна. – Слишком уж она молоденькая! Я понимаю, когда такие тетки, как я, умирают, мы-то хоть пожили. Но когда молодые… Ужасно! Да еще ребеночек остался… С кем же он сейчас? Муж-то был или нет? Борис! Борис, к тебе обращаются!
Тот очнулся – все это время он не сводил глаз с черного занавеса.
– Странно, – сказал он, как будто про себя.
– Что странно? – тормошила его кассирша. – Муж у нее был или нет? Что она тебе про него говорила?
– Странно, что мы ничего не слышали, – сказал он.
– Ведь это было за стенкой, совсем рядом.
Ирина попросила его перестать – ей и так плохо. Но он упорно стоял на своем:
– Нет, я хотел бы знать, почему она не закричала! Ведь что получается – кто-то туда вошел, постучался к ней в кабинет… И зарезал ее! Ну конечно, она могла с первой секунды не разобраться, зачем к ней зашли, но что же она не закричала, когда увидела нож?! Мы же были рядом, и в мастерской толпа народу, неужели она думала, что мы ей не поможем! Я понимаю, что она не слишком тесно с нами общалась, но позвать-то могла!
Ему никто не ответил. Ирина сидела, закрыв лицо ладонями, как будто желая отгородиться от его слов. Внезапно она отняла руки и хрипло сказала:
– Кто-то звонит. Не слышите?
И действительно, послышался звонок у служебного входа. Наташа недоуменно взглянула на часы:
– Кто бы это…
Она встала, собираясь открыть, но Борис не пустил ее одну. Те, кто остался в зале, ощущали странное напряжение и не двигались, пока не увидели, что Борис и Ирина возвращаются. За ними шла Лена.
– Вы что так рано закрылись? – возмутилась она. – Я дергала, дергала дверь… Сами же сказали, чтобы сегодня я пришла вечером.
– Да, – подтвердила Надя. – Совсем из головы вон! Это же я попросила прийти убраться. И потом, надо, в конце-концов, смыть то пятно…
И она указала на черный занавес. Все ее прекрасно поняли. Пятно засохшей на стене крови оставалось там до сегодняшнего дня. В субботу, когда увезли тело, его заметили немногие. А в воскресенье, на следственном эксперименте, никто не решился спросить, можно ли смыть кровь. В конце-концов, было решено, что пятно уничтожат без консультации со следователем, ведь оно уже было сфотографировано.
Лену передернуло:
– Да вы что?! Чтобы я стала трогать эту гадость?! Да никогда!
