Она вышла, когда он достиг крайнего возбуждения. Она так и не посмотрела на него. Была вся красная. Может быть, даже вышла она не на своей остановке, но это его не волновало. Он хотел только одного — приехать скорее домой и уединиться в ванной. Так он и сделал. Ему случалось иногда удовлетворяться таким незатейливым способом — тюбик с вазелином помогал ему в этом, но никогда это не было так остро и так сладко. Когда он мыл руки под краном с горячей водой, перед ним стояла та девушка — ее спина, ее волосы, ее гладкая попка… Он подумал, что это слишком опасно. Девушка не повернулась, но другая на ее месте могла бы повернуться… Но на другой день он повторил этот опыт. И женщина, со спины — его ровесница, тоже не оказала сопротивления. Более того — случилось нечто новое: она доехала с ним до конца, и, когда автобус тряхнуло и их сильно прижало друг к другу, он внезапно кончил и смочил себе брюки. Ему пришлось выскочить и спрятаться в ближайшем парке, прикрыв брюки газетой. Дальше все пошло само собой. Это стало для него единственной отдушиной. Здесь ему не приходилось притворяться: здесь он был никто и ласкал никого. Он всегда смотрел в другую сторону, когда занимался этим, чтобы окружающие не могли даже заподозрить, что он в этот миг лезет женщине под трусы. Сам он никогда не обнажался — такого он не допускал. Никто не знал, чем он стал заниматься, и он надеялся, что никто об этом и не узнает. Стыдно ему не было — он слишком устал.
И в тот вечер, третьего мая, когда Ира снова потребовала, чтобы он к ней приехал, он ощущал эту усталость сильнее обычного. Он больше не спорил с ней, не пытался ее обмануть. Ему было все равно. Она, увидев, что он никак не реагирует на ее просьбы и угрозы, перешла к действиям.
— Она сейчас дома? — спросила Ира, выскочив из-за стола. — Ты меня не слушаешь?! Я тебя спрашиваю: дома она или нет?!
— Зачем тебе? — выдавил он. — Какого черта ты меня мучаешь? Я больше не могу…
— Зачем мне это надо? — Она схватила его руку. — Слушай, я немедленно, слышишь — немедленно звоню ей и все рассказываю! Она будет более решительной, чем ты! Она даст тебе развод, как только узнает про ребенка!
— Не смей!
Она выбежала в коридор, к телефону. Он догнал ее, когда она начала набирать номер, и отнял у нее трубку. Она взвизгнула. Ребенок проснулся и позвал их:
— Папа? Ма-ам!
Они замерли, глядя друг на друга. У него больно сжалось сердце, и он отпустил руку Иры. Она тяжело дышала. А в ее глазах была такая ненависть, что ему по-настоящему стало страшно. Но он попытался ее успокоить:
— Сходи к нему, а потом мы поговорим. Я прошу тебя, не впутывай его!
Ира пошла к мальчику. Игорь ждал ее на кухне. Ему было так скверно, что он больше не владел собой, — хотелось сбежать отсюда и забыть обо всем, даже если придется убить Ирину. «Вот до чего она меня довела, — подумал он. — Проклятая! Как мне жить с ней?! Чтобы жениться на такой женщине, надо сойти с ума… Я и сойду с ума, она добьется только этого. Как мне избавиться от нее? Я ее ненавижу!»
Ира вернулась и села напротив него. Он заметил, что она совсем пьяна.
— Мишка спит? — спросил он.
— Ты его напугал.
— Это ты… Ты стала кричать.
— Не важно. Виноват только ты. И что ты хочешь мне сказать? Ты решился? Ни за что не поверю!
Она говорила все громче. Он испуганно посмотрел на дверь:
— Ты опять его разбудишь. Постой. Я сам поговорю с Катей. Даю слово.
— Врешь! Убирайся отсюда! Я сама позвоню ей! Ты меня снова обманешь, если я поверю тебе… Сколько можно ждать?! Другая давно сделала бы это… У меня, в конце концов, ребенок от тебя.
Он открыл рот, чтобы возразить, но она не дала ему сказать ни слова:
— Молчи! Я слишком хорошо тебя знаю!
— Ты уверена, что знаешь меня?! — Он пришел в ярость. Он больше не мог спокойно смотреть на эту женщину. — А ты знаешь, что я тебя ненавижу?! Я никогда не женюсь на тебе! Ты хотела меня поймать, обманывала, что не можешь забеременеть, и решила заставить меня жениться обманом! Стерва!
Так он никогда не говорил с ней. Ира оцепенела, слушая его. А он продолжал:
— Попробуй только позвонить Кате! Попробуй! Она не поверит тебе! Она знает, что я болен!
— Врачи знают, что ты здоров, — ответила она, несколько оправившись от изумления. — И не говори со мной таким тоном! Об этом ты пожалеешь!
— Я ухожу!
Он встал и двинулся к выходу. Она его не удерживала. Но когда он открывал дверь, до него донеслись ее слова:
— Ну теперь держись…
Он не обернулся и захлопнул за собой дверь, совсем забыв о ребенке.
Игорь опомнился. Он стоял на балконе Ириной квартиры — квартиры, где больше никто не жил. Предварительно он позвонил сюда, чтобы убедиться, что ни с кем не встретится. Иначе ему было бы очень трудно объяснить ее матери, откуда у него ключи. Она никогда не видела его, и он надеялся, что Ира хранила тайну. Она хотела, чтобы все обнаружилось только после того, как он разведется. Игорь торопливо вернулся в комнату, запер за собой балкон и посмотрел на книжные полки. Книги стояли ровно. В одной из них — он один знал в какой — находились фотографии: Ира, он и Мишка на прогулке в зоопарке. Там они гуляли этой осенью. Это была, пожалуй, единственная прогулка, на которую они отправились так открыто. Ира тогда вела себя образцово — не закатывала скандалов и как будто оставила идею о его немедленном разводе. И — вот странно! — именно то, что она не торопила его больше, уже подталкивало его к тому, чтобы развестись и жениться на ней. Тогда они шли по дорожкам зоопарка. Осень была теплая, золотая. Мишка бежал впереди, орал, радостно глазея по сторонам, требовал объяснений — что за звери сидят в клетках?! Тогда они сфотографировались втроем. Каждый, кто увидел бы эти фотографии, сразу понял бы, что перед ним — мать, отец и их сын. И эти-то фотографии (все они были на месте) Игорь извлек теперь из книги, которую поставил на стеллаж. Задержался он в квартире потому, что это место странно подействовало на него — столько тут было пережито! На полу в углу валялись Мишкины игрушки. «Почему же их не забрали? — подумал он. — Чем он теперь играет у бабушки? И играет ли он вообще… Бедный парень! Когда все кончится, я найду, как ему помочь…»
С этими мыслями он покинул квартиру. Ему везло — на лестнице и во дворе ему никто не встретился. Он сел в машину, которую оставил поодаль, и поехал к набережной Москвы-реки. Там он вышел, отошел подальше от «Москвича» и бросил в воду ключи — по отдельности, стараясь, чтобы они упали в разных местах. Фотографии он сжег и пепел тоже бросил в воду.
Напротив, у кинотеатра «Зарядье», стояло много машин, и он не мог знать, что за ним давно наблюдают из серого «Вольво».
А когда стемнело, Дима и Катя сидели в укромном кафе, тесно придвинувшись друг к другу, и горячо что-то обсуждали. Горячо, но не громко, ибо и она, и он постоянно оглядывались, чтобы убедиться в том, что их не подслушивают. Их не подслушивали — народу было не много, а устроено кафе было так, что каждый столик был огорожен с трех сторон спинкой кожаного диванчика. «Будто раковина, а в середине — моллюск, — сказала Катя. — То есть мы».
