– Колечка! – позвала Таня и прислушалась. – Колечка, ты
дома?
Никто не отозвался. Одно из двух – или Колечки дома нету,
или он смотрит телевизор. Когда он сидит у телевизора, хоть тайфун, хоть
цунами, хоть землетрясение – ничего не заметит!..
Боже мой, сорок лет! Быть такого не может!
Таня неловко слезла с кровати. Дурацкая пижама так
запуталась, что поначалу невозможно было пошевелить ни ногой, ни рукой, и
пришлось трясти всеми конечностями по очереди, чтобы ее расправить. Расправив,
Таня с тоской посмотрела на себя в зеркало. И красоты никакой нет в этой
пижаме! За ночь шелк мялся так сильно, что казалось, его жевала корова – или
несколько коров сразу!
– Колечка-а! Ты уехал?
Волосы торчали в разные стороны, причем с одного боку
гораздо сильнее, чем с другого, как-то на редкость несимметрично они торчали, и
Таня несколько раз с силой попыталась их пригладить. Ничего не помогло. На
ладонь, что ли, поплевать?..
Из-за этих самых сорока лет они вчера и поругались. Да еще
как поругались!..
Коля считал – должно быть, совершенно справедливо, – что
такую красивую дату они должны отмечать вдвоем.
Господи, что за словосочетание – красивая дата?! Что за ужас
такой?!
Свечи, легкий изысканный ужин с белой рыбой, легкий аромат
белых роз, легкое белое вино, легкие поцелуи – хорошо хоть не белые! – легкое
головокружение от любви и от выпитого, а потом легкая романтическая ночь и утро
в пижаме! Ну, что поделать, положено встречать сорокалетие в обществе любимого
мужчины!
Таня знала совершенно точно, что она будет встречать это
самое сорокалетие только и исключительно на работе – у нее сегодня прямой эфир,
и после эфира всей бригадой они поедут в ресторан, а потом еще куда-нибудь
догуливать, ну, как обычно! И Андрюха Малахов должен подъехать, и Володя
Соловьев, и Катя Стриженова, и даже Катин муж Саша, может быть, приедет, если
освободится, хотя он «в производстве», снимает кино, и у него как раз съемочные
дни! Таня знала, что «девочки и мальчики», редакторы, режиссеры, ассистенты,
корреспонденты от двадцати и до шестидесяти лет, все, кто работал на ее
программе, уже месяц «ждут праздника». Все шушукаются с заговорщицким видом,
перебегают из кабинета в кабинет, замолкают, когда она входит, и оглядываются
на нее с видом немецких генералов, неожиданно обнаруживших у себя в штабе
Штирлица, склонившегося над картой укрепрайонов!
Какой там романтический ужин и белое вино, когда все
«Останкино» уже месяц жаждет накатить водки как следует, зачесть стишата
собственного сочинения, рассказать всем собравшимся, что было, когда Танечка
Краснова «вот в таких очках и вот в таких ботах» первый раз пришла в редакцию
на работу, а тогдашний начальник Сережа Иваницкий – «Сереж, покажись, где ты
есть-то?!» – ее видеть не мог и взял в штат только потому, что у нее был диплом
«с отличием», а на то, что диплом авиационного института, он почему-то не
посмотрел! Как Олег Бабенко, тогдашний редактор новостей, орал не своим
голосом, когда она принесла свой первый материал: «Здесь вам не авиационный
институт, милая моя, отправляйтесь обратно в авиаторы, раз вы писать не
умеете!» Как в прошлом году, когда вручали «ТЭФИ», вся группа держала за нее
кулачки, и когда со сцены невозможно красивый Валдис Пельш объявил «Ток-шоу
«Поговорим!» и его ведущая Татьяна Краснова!!!», все пустились в пляс прямо в
проходе Кремлевского дворца, и потом по очереди держали тяжеленного «Орфея», и
как наутро у всех болели головы и руки. Головы от водки, а руки из-за «Орфея»!
Таня Краснова никак, ну никак не могла подвести родной
коллектив, объявив, что у нее романтический ужин и на распитие водки и вручение
нелепых подарков она явиться не может. Пришлось объявить Колечке, что она не
может явиться как раз на ужин. Ужин переносится на субботу, если, конечно, до
субботы ничего не случится в державе – президент не уйдет в отставку, премьер
не введет новые налоги, Минфин не увеличит (уменьшит) стабилизационный фонд и всякая
прочая ерунда.
Вышел страшный скандал. Такой, что Тане даже не хотелось об
этом вспоминать.
Впрочем, еще в прошлом году Колечка намекал, что Таня
уделяет ему мало внимания, но он надеется, что со временем она поймет, как его
это огорчает, и станет ему уделять гораздо, гора-аздо больше этого самого
внимания.
Таня согласилась «уделять». Она тогда была сильно в него
влюблена и согласилась бы на что угодно. Дура.
– Коля! – опять позвала она, и опять никто не отозвался.
Тогда она решила его поискать, только предварительно
следовало вычистить зубы. Вдруг от нее пахнет, а Колечке захочется ее
поцеловать?.. И вообще по утрам с нечищеными зубами – ужасно!
Таня побрела в ванную, порассматривала себя в зеркало и
решила, что с такой головой показываться любимому никак нельзя, поэтому стоит и
голову быстренько помыть. Она уже влезла под душ, когда услышала отдаленное
треньканье телефона и еще услышала, как Колечка что-то пробасил в ответ.
Значит, он дома, но решил с ней не разговаривать. Обиделся.
Придется уламывать, уговаривать, каяться, просить прощения, обещать сто
тридцать тысяч романтических ужинов, но только не сегодня, когда у нее пьянка с
коллегами. А он, в полном соответствии с классикой жанра, будет упрекать ее в
том, что коллеги для нее важнее, чем он, Колечка, и она на все готова ради
своей драгоценной работы и ни на что ради него, и не зря он всегда считал, что
они слишком разные, чтобы жить вместе. Таня начнет пугаться, уверять его в
любви, умолять не бросать ее – все в том же самом полном соответствии.
Таня сделала воду погорячее, налила на ладошку шампунь и
стала с силой тереть голову. Через три секунды на голове у нее выросла пенная
шапка, как у Деда Мороза.
Ее сын Макс, когда был маленький, очень любил сооружать у
себя на голове пенную шапку, а к подбородку пристраивал пенную бороду. Он сидел
в страшной старой ванне с черными пятнами облупившейся эмали, глаза у него
сияли, и щеки были очень красными от горячей воды. Он сидел, держался рукой за
бороду, чтобы пена не отвалилась, и кричал:
– Ма-ам!! Ма-ам! Посмотри, я похож на Деда Мороза?
Таня всегда говорила, что похож, и тогда сын немедленно
осведомлялся, когда же Новый год, даже если на дворе было Первое мая!
Макс, конечно, давно уехал в школу, и некому поздравить ее с
этой ужасной датой – сорокалетием, и никто не станет пить чай со сливками,
который она очень любила, говорить ей, что нынче она уже «совсем старушка» и до
пенсии рукой подать, и ныть, что его не берут в ресторан и все почитают
младенцем!
На Колечку – в смысле поздравлений – нет никакой надежды.
Он, если уж обижался, обижался всерьез и надолго.
Таня вылезла из ванны, закрутила голову полотенцем, смутно
чувствуя вину перед гримершей Аллочкой. Гримерша категорически не разрешала
закручивать мокрые волосы полотенцем и говорила, что их потом «не уложить», а
сегодня на Аллочку вся надежда.
