А вот эти, которые «гении», которые идут сразу за
всемогущим, и даже немного подстраховывают его, когда он не успевает или
недосмотрит, – эти немного колдуны, конечно.
Ну, может, не колдуны, но уж точно не просто ремесленники и
не просто ученые.
Абельман такой. И в данный момент Долгов завидовал ему, его
причастности, его спокойствию, тому, что он едет на работу. И еще тому
человеку, которого он будет сегодня оперировать, Долгов завидовал немного,
потому что завтра тому станет легче жить.
– Я договорюсь с Татьяной и позвоню, – сказал в трубке
Абельман. – Слышишь меня, Дим? Или ты со мной уже не разговариваешь?
– Разговариваю, – сообщил Долгов мрачно и положил трубку.
У него сегодня другие дела, которые он не умеет и не хочет
делать. Но он будет их делать, а его больные будут ждать, и отступать им всем
вместе некуда!
И он, Долгов, не отступит.
В конце концов, он никогда не сдается. Или почти никогда.
У Андрея болела спина. Она часто болела после аварии, и он
почти привык к тому, что в самый неподходящий момент он не сможет ни согнуться,
ни разогнуться.
«Повезло тебе, парень, что жив остался», – сказал ему в
реанимации молодой веселый врач, которого Андрей после ни разу не видел.
И еще спросил: «Ты верующий?»
Андрей, разлепив сухие, намертво склеенные болью губы, из
стороны в сторону помотал головой и промычал, что нет, неверующий.
«И все равно сходи в церковь, свечку поставь, – сказал
молодой и веселый, – за того доктора, который тебя на дороге подобрал. Кабы не
он да не «Скорая» наша, пел бы сейчас ты на небесах ангельским голосом!»
Лежа в реанимации, Андрей все силился вспомнить «того
доктора», который подобрал его на дороге, и все не мог. Вспоминался только
уверенный властный голос, и голос этот почему-то говорил, что никогда в жизни
не мог понять, кто такие менеджеры. Андрей был уверен, что все это
посттравматический бред.
Странные мысли приходили ему в голову – ни до, ни после
реанимации похожие мысли ему в голову не приходили. Наркотики так действовали,
что ли?..
Он думал о том, что неправильно жил все это время – все свои
тридцать семь лет! Наверное, он и не жил почти, так только, ждал, когда
начнется настоящая жизнь, а она все никак не начиналась.
У кого-то из мудрецов он прочитал однажды, что мало кто
имеет смелость жить. Большинство людей существуют так, как будто стоят в
передней и ждут, когда некто вышестоящий пригласит их пройти в парадные
комнаты.
Лежа в реанимации, Андрей Кравченко удивлялся тому, как это
верно.
Он тоже все время стоял в передней и тоже все время ждал,
когда его пригласят, а приглашения все не получалось. Он никого не любил –
только одного человека, и то очень недолго. Потом этого человека у него отняли,
а он не стал бороться. Вернее, не умел бороться, а потому и не стал, и ему даже
в голову не приходило, что есть чувства, которые нельзя пропускать мимо себя…
просто так.
Вот, любовь, например.
Упустишь ее, и она никогда больше не вернется, и наказание
за то, что упустил, будет жестоким и совершенно справедливым, только наказанным
жить… трудно. Почти невозможно. Андрей силился вспомнить, как жил все эти годы,
после того, как сдался без боя и все упустил, и выходило, что он никак не жил.
Если бы не катастрофа и не врач, своими руками вынувший его
из небытия, он никогда бы этого не понял. Или понял бы как раз там, где поют
ангельскими голосами, а было бы уже поздно, и не поправить ничего!..
Впрочем, должно быть, и сейчас ничего нельзя поправить, но
все же бесконечно врать себе невозможно, а в реанимации Андрей вдруг понял, что
вся его жизнь – сплошная ложь, ложь от первого до последнего слова, от первой
до последней картинки, которые он все рисовал себе!
Нет хуже вранья, чем вранье самому себе.
А он-то надеялся как-то проскочить, незаметно пробраться в
«настоящую жизнь», а оказалось, что и он тоже, в числе прочих, стоит в
приемной, ждет приглашения!..
Он открывал глаза и видел все время одно и то же – желтые
стены, белый потолок, тумбочка, а на ней стакан с ложкой. Были еще какие-то
сложные конструкции, которые в разных местах присоединялись к его телу, и телу
от них было больно, неудобно и никак не повернуться, и эта телесная боль как
будто возвращала его обратно из небытия, была почти желанной, единственной, что
связывало его с сознанием. Наверное, если бы не эта боль, он сошел бы с ума от
невыносимо тяжких дум, которые не шли ни в какое сравнение с физической болью,
и он радовался ей, как чему-то настоящему.
Потом он стал приходить в себя.
Это случилось как-то моментально, в одну секунду. Он
проснулся утром и понял, что трубка в носу, на которую он совершенно не обращал
внимания все последние дни, невыносимо ему мешает. Если бы не эта проклятая
трубка, все было бы почти хорошо – и боль стала отступать, и сознание перестало
мутиться, и мысли, выползающие из темной глубины мозга, прекратили терзать его.
Он сел, стал выдергивать проклятую трубку, прибежала сестра, уложила его
обратно и не позволила вынуть.
– Я больше не могу, – прошелестел Андрей еле слышно. Ему
казалось, что он орет на всю палату. – Я больше не могу с этой трубкой! Выньте
ее, прошу вас!
– Вот сейчас доктор придет, посмотрит, и вынем, – пообещала
сестра. – Попить не хотите?..
Конечно, она его обманула! Доктор пришел, посмотрел,
кажется, остался очень доволен, потому что лицо у него светлело по мере того,
как он осматривал Андрея.
Он осмотрел его, потом пролистал какие-то бумаги, глянул на
мониторы и тоже почему-то спросил, верующий ли он.
Андрей помотал головой.
– Ну, ангел-хранитель у тебя точно есть, – сказал доктор
весело. – Я даже знаю, как его зовут! Он обещал сегодня заглянуть, проведать
тебя! Ты ему хоть спасибо-то скажи!
– Кому? – не понял Андрей. – Ангелу?
– Ангелу, ангелу, – подтвердил доктор с удовольствием. –
Когда он прилетит навестить тебя, ты ему так и скажи – спасибо, мол, вам
большое, ангел вы мой хранитель! На всякий случай запомни, что зовут его
профессор Долгов! Ангела, в смысле!..
Андрею не под силу было осознать, почему ангела зовут
профессор Долгов, и как тот приехал, он тоже помнил смутно.
Он вдруг проснулся оттого, что узнал голос – властный и
решительный голос – из его послеоперационных кошмаров, который почему-то
говорил, что никогда не знал, кто такие менеджеры.
Голос что-то спрашивал так же властно и решительно, как
тогда, в момент, когда остановилась жизнь, и ему кто-то отвечал!..
– Я рад, что вы попали в хорошие руки, – сказал голос, когда
Андрей приоткрыл глаза. – Павел Сергеевич Ландышев – один из лучших врачей, нам
с вами повезло!
