Сначала она звонила – он не отвечал. Потом писала эсэмэски –
как в пустоту. Потом она позвонила его маме, в надежде, что та доведет до его
сознания, как она, Таня, страдает – мать ей посочувствовала, но заметила Тане,
что ее сын всегда принимает решения исключительно сам.
А потом получилось так, что некий хирург с голосом из
французского кинематографа пятидесятых и с дебильным именем Эдик сказал ей, что
он ничего не боится.
Мне все равно придется вас у него отбить, сказал он ей.
Зачем вы мне про него рассказываете?
И все изменилось.
Поначалу Таня уговаривала себя, что измениться ничего не
может – в конце концов, она знать не знает этого Абельмана, и не нужны ей
сейчас никакие романтические истории, ибо последняя из них летит под откос, так
что жизнь трещит по швам, и Таня понятия не имеет, как это остановить! Еще она
звезда, ее знают миллионы мужчин, и им кажется, что они ее хотят, но это ничего
не означает, уж ей ли не знать!.. И у нее сын, который стал запираться в своей
комнате, и с тех самых пор, как мужчина ее жизни поселился у них в доме, они ни
разу не ели вместе воблу, сидя на полу на террасе!
Как из всего этого выбираться, Таня не знала, и никакие
хирурги не могли бы ей в этом помочь.
Но в тот раз, когда Абельман сказал, что ничего не боится, ее
оборона вдруг показалась ей смешной и жалкой.
В конце концов, чего она уж так боится?! Этот хирург
приятный мужик, образованный и с чувством юмора, и у него хватает мозгов
разговаривать с ней, а не повторять безостановочно пошлые комплименты и
выспрашивать, правда ли, что Андрей Малахов женился на Дарье Донцовой!..
Таня сходила с хирургом в ресторан.
Она опоздала, и он смешно ругал ее за это, говорил, что
отстоял сегодня три операции и хочет есть, как крокодил, но не ел специально,
«нагуливал аппетит», приберегал его для ресторана с Таней.
Он заказал столько еды, что хватило бы человек на шесть, и
всю ее съел. Он вовсе не был похож на Колечку с его брюхом, подпертым ремнем.
Брюха у Абельмана не было вовсе, он был высоченный, широкий, со здоровенными ручищами.
– А что вы думаете? У меня работа физическая, – говорил он,
доедая из ее тарелки какие-то мудреные макароны. – Это у вас умственная, а мы
народ простой, все больше руками работаем!
Потом они еще сходили в кино, и там ее кавалер немедленно
заснул, причем заранее предупредил, что в кино он спит всегда. Это тоже было
смешно, и она оценила, что он все-таки пошел с ней и как-то сразу не стал ни во
что играть – не брал ее за руку, не прижимался коленом в темноте, не улыбался
плотоядно и со значением, когда на экране целовались. Он на самом деле заснул,
подперев рукой небритую щеку, а когда кино закончилось, проснулся и попросил
Таню рассказать вкратце, о чем шла речь.
– Фильм-то модный, – объяснил он жалобно, – и я на него
вроде бы даже сходил! Мне же нужно всем рассказать, понравилось или нет!
Еще он объявил ей, что был женат два раза и обе его жены –
прекрасные женщины! – не вынесли его работы и его образа жизни.
– Так что в данный момент, – заключил он, – я временно не
женат и пользуюсь этим налево и направо!..
И как-то так вышло, что о Колечке она позабыла!.. То есть не
то чтоб позабыла, а перестала по нему убиваться, что ли! Вдруг ей показалось,
что жизнь не кончится завтра, даже если Колечка ее покинет, а, может быть,
только начнется, и что фатальных ошибок, из-за которых не хочется жить, она
никаких не совершила, и ни в чем она не виновата, и что все ее шелковые пижамы
можно немедленно отдать Ритусе вместе с двумя халатами, голубым и розовым,
которые Таня ненавидела!..
Можно все!
Можно спать с открытыми окнами, разгуливать по спальне
голой, есть воблу, сидя на полу на террасе, запивать ее пивом и утирать рот
рукавом, если вдруг захочется его утереть!
Можно до ночи сидеть за компьютером, а потом спать до
одиннадцати. Можно до рассвета пробыть в монтажной и выйти из серого
останкинского здания, когда уже начнет светать и солнце будет плескаться в
пруду, словно это не грязная лужа, а самый настоящий пруд! И таксисты-частники,
позевывая, будут зазывать ее к себе: «Садитесь, девушка милая, мигом доедем! А
вам куда?» Можно поехать к маме на выходные, наесться до отвала пирога с
малиной, можно читать Максу на ночь Вудхауза, не опасаясь Колечкиного гнева.
Колечка всегда гневался, что она слишком обожает своего великовозрастного
сыночка. Где это видано, читать на ночь книжки пятнадцатилетнему парню!
Так она уговаривала себя и почти поверила в это!
И когда Колечка возник на пороге гостиной, даже не сразу
нашлась что сказать.
Поздороваться она поздоровалась, а что дальше говорить, не
знала.
– Колечка, – жалобно позвала она, когда он не отозвался. –
Ты со мной не разговариваешь?
Он молчал и сопел, снимая ботинки.
– Хочешь чаю? – предложила Таня. – Ритуся только что
заварила! Очень вкусно, с мятой.
Колечка, не глядя на нее, буркнул, что не хочет.
Вообще-то он приехал мириться. В квартире на окраине Москвы,
которую он делил с замужней сестрой и племянницей, было гораздо хуже, чем на
даче у Тани Красновой, а он уже давно отвык от коммунального быта, тонких стен
и кошачьей вони в подъезде. И денежки у него почти закончились, а он уже отвык
считать деньги и жить от зарплаты до зарплаты. И машину нужно было починить, а
он отвык от всяких проблем с машиной, ибо имя Красновой даже на сервисе творило
чудесные чудеса.
Помириться было бы неплохо.
Да он и ехал, чтобы помириться!.. Но, увидев ее, звезду всех
времен и народов, красавицу и умницу, чтоб ей пусто было, даму из Амстердама,
всю такую-растакую, решил, что мириться просто так – глупо.
Нужно сначала повоспитывать ее. Помолчать. Повздыхать. Может
быть, собрать вещи. Не обращать внимания на умоляющий тон и просьбы о прощении.
Ей, видите ли, ремонт не понравился, который он затеял
специально для нее! Он так старался, а она что себе позволяет?! Если ей не
надо, так и пожалуйста, он готов вообще ничего не делать!.. Ему-то это зачем?!
У него все и так хорошо, без ремонта! Если она такая королева Шантеклера,
пожалуйста, пусть сама делает свой ремонт! Ему-то что!
Он не понял, что случилось. Он сто раз применял к ней все
эти приемы, и они действовали безотказно, а тут вдруг дали осечку!..
– Отлично, – сказала умница и красавица чужим телевизионным
голосом после того, как он в пятый раз прошел мимо нее из спальни в столовую,
храня ледяное молчание. – Я все поняла. Ритуся сейчас соберет твои вещи, и ты
уедешь.
Колечка в это время стягивал носок. Он любил в конце дня
полежать на диване в одних трусах. Он перестал стягивать, остановился и
воззрился на нее.
