– Ну, хорошо, – согласился Долгов. – Раз уж все так
серьезно! Все равно давайте завтра, сегодня у меня не получится. Вы ведь не
слишком торопитесь в свою тюрьму?
– Нет, – отрезал менеджер.
– Ну и отлично. Завтра в три я буду в центре. Вы позвоните
мне на мобильный, и мы договоримся о встрече. Запишите номер.
Хромов, который давно уже гримасничал из коридора, с
облегчением выдохнул и закатил глаза, когда Долгов сунул в карман мобильник.
– Кто это был?
И почему-то Долгов не стал пересказывать ему разговор! То ли
потому, что мужик в трубке был очень серьезен, то ли потому, что Дмитрий
Евгеньевич на самом деле его вспомнил, и ту аварию вспомнил тоже!..
– Никто, – сказал он Хромову. – Бывший пациент с выражением
благодарности.
– Как?! Он уже в тюрьме?!
– Да нет, – задумчиво протянул Долгов. – Кажется, только
собирается.
…Что за глупости?! Как этот менеджер мог убить Грицука?! Или
он на самом деле невменяемый?..
Один за другим они прошли через турникет, за которым стоял
бдительный дедок-вахтер. Вечером его сменит охранник, и Долгов, умевший быстро
переключать мысли, подумал, что надо бы расспросить охрану о том, кто в тот
злополучный вечер, когда Катя получила удар по голове, приходил в больницу.
Посетителей пускают только до пяти и выпроваживают без всяких церемоний,
оставляя лишь «своих» – тех, кто сидит с тяжелыми больными или приезжает по
специальным пропускам. Если подсчитать, получится, что их не так уж и много.
– Вот черт, – выругался Хромов, открывая дверь в свою
машину.
– Ты что, Костя?
– Стройка проклятая достала!
– Что? – переспросил Дмитрий Евгеньевич.
Он думал о том, что завтра обязательно поговорит с
охранником. Не с дедком, а с тем, который дежурил ночью.
– Машина вся грязная, как собака! Моешь ее, моешь каждый
день! А один раз проехался в дождь по нашей дороге, и все насмарку!.. Глина
кругом, и навоз какой-то! Все со стройки на шоссе колесами тащат.
Долгов ничего не ответил. Ему не было никакого дела до машины
Кости Хромова. Да и до своей собственной тоже!..
Разговор с Глебовым нисколько не помог ей, а Светлана
возлагала на него такие большие надежды.
Света даже не поняла, поверил ли он ей, хотя она привезла
его к себе домой и заставила просмотреть документы, хранившиеся в папке с
тесемками!
Эти документы она берегла как зеницу ока, даже сейф завела –
для того чтобы они не пропали, если вдруг случится пожар, наводнение или
землетрясение!
Бриллианты, оставшиеся от «прошлой жизни», валялись просто
так, в вазочке, а вот папку она оберегала.
Это был ее единственный шанс на спасение.
Ее муж – пусть он горит в аду долго и медленно, и пусть все
имеющиеся там черти жарят его по очереди! – оказался не только гадким, низким,
отвратительным человечишкой! Он был хитер, изворотлив и злопамятен.
В последние годы ей казалось, что он сошел с ума, на самом
деле сошел, и его нужно поместить в клинику для буйнопомешанных!..
Последняя его шалость – разоблачительная книжка –
окончательно убедила ее в этом.
Светлана встала с дивана, на котором сидела, глядя в стену,
и пошла на кухню, зажигая по дороге свет.
Свет нисколько не помогал, никогда не помогал, но ей
нравилось это движение, легкий щелчок и какое-то изменение в окружающем мире,
наступавшее вслед за этим. Стены оказывались не темными, а светлыми, и коридор
не черной дырой, а просто коридором, и пузатая ваза на полу просто вазой, а не
ящиком Пандоры!..
Она дошла до кухни и стала рассматривать плиту.
Она все время что-нибудь рассматривала, то стену, то плиту.
Собственно, ей было все равно, что рассматривать.
– Дура! – кричал ее муж, когда она вот так смотрела. – Знал
бы, что ты такая дура, ни за что бы не стал даже пачкаться об твоего папашу!
Подсунули порченую, да еще стерву! Все нервы мне измотала, всю душу вынула! Ну,
чего ты смотришь?! Ну, куда ты пялишься?! Я на тебя такие деньги трачу! И на
всю вашу семейку поганую! Сколько сил я угрохал, сколько средств! А она молчит,
как истукан каменный!
Поначалу он ее бил.
Бил до тех пор, пока не утомлялся. Утомившись, он садился на
кровать, отдувался, пил воду из высокой пивной кружки, которую Светлана ненавидела.
Эта кружка была ее врагом.
– Да за что мне наказание такое? – повторял он, мирно сидя
на кровати и глядя на жену, которая корчилась на полу. Он всегда бил ее
одинаково – сначала кулаком в живот, так, чтобы она не могла дышать, потом в
правый бок, от чего у нее как будто вылетали глаза. Они вылетали настолько
явно, что, слепая от боли, Светлана начинала шарить по ковру, словно пытаясь их
найти.
Рисунок на ковре она знала до последней загогулины и тоже
ненавидела. Ковер был ее врагом, как и кружка, из которой муж пил после того,
как заканчивал ее бить.
– За что мне такое наказание?! Думал, на старости лет хоть
душой отдохну, я же ведь человек не простой! Я талантливый! Ну, говори, говори
мне, сука, талантливый я?
Поначалу она сопротивлялась. Ее никто никогда не бил, она
видела такое только в кино и раньше была уверена, что это глупости и выдумки
сценариста.
Ну какой нормальный человек, какая нормальная женщина
позволит кому-то так над собой издеваться?!
Когда он первый раз двинул ее в живот так, что она отлетела
к стене и ударилась головой о край серванта, так, что в нем задребезжала и
сдвинулась с мест посуда, она ничего не поняла. Держась за живот, она
приподнялась на колени и стала хватать ртом воздух, соображая, что это такое с
ней могло вдруг приключиться.
– Ты мне еще фарфор перебей! – закричал над ней чей-то
голос. – Не на твои деньги куплено, сучка, ты смотри, во что башкой втыкаешься!
И он ногой ударил ее под дых, так что она завалилась на
спину. Больно было везде, даже в ушах и в зубах. Она схватилась за живот,
закрываясь от ударов, но они настигали ее.
Евгений Иванович был в таких делах большой специалист.
– До смерти забью, уродина! – приговаривал он. – Будешь
знать!..
В чем она тогда провинилась, она так и не смогла вспомнить.
Придя в себя, она встала с ковра – в боку невыносимо болело – и пошла собирать
вещи. Евгений Иванович в это время смотрел телевизор в своем кабинете.
Не глядя, она навалила каких-то вещей в хозяйственную сумку,
потом сообразила, что вещи эти ей ни к чему, и пошла к двери.
– Ласточка моя, – позвал Евгений Иванович добрым голосом. –
Зайди к папочке, лапушка! Папочка по тебе соскучился!
