Я волнуюсь за тебя, могла бы сказать она. Беспокоюсь. Я
схожу с ума, когда ты будничным тоном говоришь про аварию на МКАДе. Я знаю, как
ты устал, и знаю про три твои завтрашние операции, одна другой тяжелее, и про
больную, которая теперь будет морочить тебе голову, и про ее нервного мужа, и
про заведующего отделением, который хочет доказать главврачу, что Дмитрий
Евгеньевич – не бог отец и бог сын в одном лице, мол, мы тоже не лыком шиты,
кое-что понимаем и в институтах обучались! Он-то хочет доказать и докажет, а
тебе придется все это выслушивать, принимать умный вид – ах, как я хорошо знаю
это твое выражение, когда внешне ты спокоен и внимателен, а внутренне
напряженно считаешь минуты, когда уже можно будет уйти от нелепых, дурацких,
забирающих драгоценное время разговоров к своим операциям, к своим больным!
Я понимаю, что ты занят – именно потому ты не спросил меня
ни о чем, хотя знаешь, что утром я была у врача. Я пользуюсь «Миреной» – вот
уже пять лет, с тех пор, как она появилась на рынке, – и именно поэтому у нас с
тобой нет никаких проблем с незапланированной беременностью, я не покупаю
ежесекундно тесты и не мучаюсь подозрениями, что все сроки прошли, а ничего не
происходит! Ты не спросил не потому, что тебе наплевать на меня и на мои
проблемы, а потому что у тебя полно своих!..
Я так тебе сочувствую, могла бы сказать она, и изо всех сил
стараюсь помогать – вот Михаила Ефимовича развлекаю, например! – но что моя
помощь в сравнении с трудностями твоей жизни!
Так мало я могу. Почти ничего.
Наверное, если бы у Долгова было пять минут, или даже две,
он тоже подумал бы о чем-нибудь романтическом и любовном, но у него не было ни
двух, ни пяти. Вызов все пиликал, он еще раз взглянул на номер и ответил.
– Хочешь, анекдот расскажу? – весело спросили из трубки. –
Или ты на заседании Британского хирургического общества в Британской
королевской медицинской академии?
Долгов, который начал улыбаться, едва заслышав этот голос,
сообщил, что он в машине, а не на заседании.
– Домой, что ль, едешь?! – удивились в трубке. – Да быть
такого не может! У тебя, по моим подсчетам, сейчас самый разгар рабочего дня!
– Я на встречу еду, Эдик.
– С девушкой встречаешься, конечно?
– С девушкой и с юношей, – сообщил Долгов.
– Как?! – поразилась трубка. – Сразу с обоими?! Это что-то
новое в твоей жизни, Дмитрий Евгеньевич! На эксперименты потянуло? А девушка
хорошенькая?
– Очень, – сказал Долгов с удовольствием. – Зовут Алиса. Имя
тоже красивое, правда?
– Так у тебя с Алисой свидание или с девушкой?!
– С девушкой Алисой. И с Михал Ефимовичем из Минздрава. И
давай анекдот, ты же хотел анекдот рассказать!
– Это даже не анекдот. Это народная примета такая. Если
чайка летит жопой вперед, значит, сильный ветер! Понял?
Долгов засмеялся и сказал, что понял.
– Слушай, Дим, мне бы к тебе человечка пристроить в триста
одиннадцатую. Возьмешь?
– А что у него?
– А хрен его знает. Но он какой-то большой начальник, бывший
депутат, и всякое такое. Мне его тоже через третьи руки пристроили, но он уж
совсем не по моей части! У него желудок, а я, ты ж понимаешь, все больше носы и
задницы делаю!
Эдуард Абельман был знаменитым на всю Москву пластическим
хирургом.
– Я бы ему, конечно, пришил желудок к заднице, – продолжал
развлекаться Эдик, – но нехорошо так с большими начальниками поступать, как ты
думаешь? Зато ко мне знаешь кто на прием сегодня приходил?
– Не знаю, – признался Долгов.
– Таня Краснова.
Долгов понятия не имел, кто такая Таня Краснова.
– Ты чего?! – поразился Абельман. – Сдурел совсем?! Татьяна
Краснова, ведущая с Первого канала! Ну, самая красивая баба в телике! Самая
грудастая! «Поговорим!» называется!
– Что значит – поговорим?.. – не понял Долгов. – Мы и так
говорим!
– Ток-шоу так называется, – как слабоумному, почти по слогам
объяснил Абельман. – «Поговорим!» Она его ведущая. Сегодня приходила ко мне.
– Очень хорошо, – Долгова решительно не интересовала
грудастая ведущая с Первого канала. – А этот дядька все-таки откуда?
– От верблюда, – сказал Абельман необидно. – Он позвонит,
скажет, что от меня, и ты его примешь! Договорились, гений отечественной
медицины?
– Ну, конечно, – Долгов мельком глянул на часы. Опоздание из
просто неприличного становилось уже свинским. – Дай ему мой мобильный, и пусть
он звонит.
– Возьми с него денег побольше, – жалобно попросил Абельман.
– Он заплатит, сколько скажешь. Раз уж мне ничего не перепало, хоть ты возьми,
да побольше!.. Но ты же у нас убогий, что ты там с него возьмешь!.. По тарифу!
– Да я вообще всех обираю, – не согласился выжига и плут
Долгов, – до нитки практически.
– Пока, – попрощался Абельман. – Так он тебе завтра или
послезавтра позвонит.
– Пока, – и Долгов переключил линии. В трубке давно пиликал
параллельный вызов.
Глебов собрал со стола бумаги и посмотрел на своего
потенциального подзащитного.
Подзащитный ему решительно не нравился, и Глебов досадовал
на себя за это. Всем известно – в теории, конечно! – что врачи и адвокаты
должны быть беспристрастны и одинаковы со всеми, кого берутся лечить или
защищать. Американская формула «ничего личного» в данном случае была абсолютно
уместна, но Глебов ничего не мог с собой поделать.
Отвернувшись от стола и запихивая в портфель бумаги, Глебов
даже сквозь зубы пробормотал магическую формулу вслух:
– Ничего личного!
Заклинание ничуть не помогло, зато подзащитный встрепенулся
и уставился на адвоката.
– Это вы мне?
– Что?
– Ну, вы сейчас что-то сказали!
– Это вам послышалось, – стараясь быть любезным, выговорил
Глебов. Как всегда, когда очень стараешься получить одно, выходит совсем другое
– вот и у Глебова получилось грубо, и подзащитный в ответ на его грубость
улыбнулся тонкой и грустной улыбкой.
– А ведь я вам не нравлюсь, Михаил Алексеевич, – сказал он
печально.
Глебов мрачно подумал, что почему-то людей подобного рода
все время тянет демонстрировать эдакую прозорливость, эдакое знание жизни, в
глубину их все тянет-потягивает, на достоевщину!..
Я, мол, насквозь тебя вижу, и все твои бесы для меня
открыты, и ты должен знать, что они для меня как на ладони, – вот такой я
тонкий человек, и смотрю я тебе прямо в печенку и селезенку, и ничего ты от
меня не скроешь!..
