— А кому? — без выражения ответил парень.
— У вас что — нет родственников? А родители?
— Я не сирота, — тот повернул голову, и Голубкин поразился тому, как осунулось и постарело за считанные часы это юное лицо. — И родители у меня, конечно, есть. Я сам сообщу.
— Да, так, наверное, будет лучше, — пробормотал следователь. В сущности, он вовсе не рвался общаться с родней самоубийцы. И что бы он сказал? «Ваш сын (брат, внук) порезал себе вены, а я его нашел. И более того, парень подозревается в убийстве». Нет уж — пусть Исаев сам рассказывает папе и маме, почему пошел на такое. А с него хватит и Боровина.
— Лучше! — беззвучно рассмеялся Даня. Это был страшный, издевательский смех полутрупа. — Конечно, лучше некуда! Кстати, насчет сообщить… Где мой мобильник? Вы можете его привезти? Как-то смутно помню, что вы были в моей квартире… Вы — следователь, так?
Голубкин представился по полной форме и сообщил, что телефона пока отдать не может. Но обязательно вернет.
— Вот как, — удивился парень. — Это почему? Вообще, что с моей квартирой? У меня все, как в тумане.
Не помню, как оттуда уезжай.
— С квартирой все в порядке. Мы ее заперли, ключи были у вас в кармане пиджака. А насчет отъезда, конечно, вы ничего не помните. Вы были без сознания.
Даня отвел взгляд и пробормотал:
— Как глупо!
«Еще бы не глупо! — согласился про себя Голубкин. — Молодой, здоровый, и такую дрянь отчудил!» А вслух сказал, что хотел бы задать несколько вопросов.
— Задавайте, — устало ответил парень, по-прежнему глядя в сторону. — Отвечу, если смогу, Следователь огляделся. Палата опустела — старуха и молодая женщина ушли, остались только пациенты.
Но они вовсе не интересовались тем, что происходило на первой койке от двери. Каждый был где-то в своем мире. Пожилой мужчина по-прежнему спал, даже начал слегка похрапывать. Час посещений окончился, но для Голубкина было сделано исключение.
— Пока это неофициально, — сказал он парню. — Позже оформим.
— Ничего не понимаю, — ответил тот, и тут их взгляды встретились. Следователь чуть не поежился — такая усталость была в этих синих глазах. В них было еще что-то, очень неприятное, но что? Цинизм?, Ложь?
Издевка?
«Тоже мне, „герой нашего времени“! — разозлился Голубкин. — Сопляк, а корчит из себя…»
— Понимать особо нечего, — сдержанно сказал он. — Вы привлекаетесь, как свидетель.
—А, вот как! — Даня сделал попытку сесть, но не удалось — он лишь повыше взобрался на подушку. — А я думал, что меня за это!
Он показал перебинтованные запястья. Следователь качнул головой:
— За это не привлекают.
— А я слышал, что в каких-то странах — привлекают.
— Ноте у нас. С самим собой можно делать все, что угодно.
— Спасибо, — парень криво улыбнулся. — Я законов не знаю, извините. Тогда в чем дело, собственно?
— В Боровине.
Произнося это имя, следователь опасался, что оно снова произведет оглушительный эффект, как тогда, на квартире у Дани. Но парень и глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на Голубкина странным, остановившимся взглядом.
— Вам уже это говорили, но вы могли и не запомнить. Боровина убили. Это ваш сосед по тамбуру.
— Я все запомнил, — отчетливо произнес Даня.
— Хорошо. Тогда вы сказали, что ничего не слышали и не видели. Сейчас подтверждаете? Или можете что-то вспомнить?
— Ничего.
— Вы сказали, что общались с ним, брали у него уроки итальянского языка. Как часто?
— Три раза в неделю, — тут же ответил парень. — Вторник, среда и четверг. Мы занимались по часу.
— Значит, три раза в неделю вы его видели и общались с ним?
— Не только я, — уточнил тот. — У него было много учеников. Так много, что нам приходилось заниматься в очень позднее время.
— А именно?
— С одиннадцати до двенадцати. По вечерам.
— Да, поздновато. Хотя, конечно, времени на дорогу вам тратить не приходилось.
— Не больше минуты, — вдруг улыбнулся Даня, и эта улыбка уже не была неприятной. Он как будто вспомнил что-то хорошее. Казалось, даже тени под глазами стали меньше. — В сущности, для меня это было очень удобно. Я — «сова» и к ночи лучше соображаю. Вообще, предпочитаю жить по ночам.
«Прямо как граф Дракула! — усмехнулся про себя следователь. — А все-таки с ним что-то не так. То ли он что-то врет, то ли играет со мною… Уличить не могу, но чувствую!»
— Алексей Михайлович… — в какой-то прострации проговорил парень, прикрывая затуманенные глаза. — Убит. Невозможно поверить. Как?
— Вы спрашиваете, как его убили? — Следователь еще раз оглянулся. Пациенты дремали, завернувшись в одеяла. Их никто не слушал. — Ударом в голову. Пробили висок.
— Боже… — только и сказал Даня, судорожно сжимая пальцы. Рука дрожала и плохо слушалась.
— Вы часто его видели. — Голубкин старался говорить мягко и доверительно, хотя никакого доверия он к этому субъекту не испытывал. И сам не мог понять, почему. — Скажите — у него были враги? Недоброжелатели?
Даня смотрел на него помутневшим взглядом и молчал.
— Вы были соседями, он был вашим учителем. Неужели он ничего о себе не рассказывал?
— Ничего, — с трудом выговорил Даня. — Алексей Михайлович был очень сдержанный человек.
— У него были долги?
Тут Даня попробовал улыбнуться, и улыбка снова вышла настолько нехорошей, что следователя передернуло.
— Долги? У него? Да Бог с вами! Он зарабатывал намного больше, чем мог прожить.
— Ну а враги? Завистники?
Последнее слово вырвалось случайно. Голубкин припомнил странные сцены в институте, где преподавал Боровин, и сказал это прежде, чем успел обдумать. Даня рывком сел на постели. Его силы как будто разом восстановились. Расширенные глаза заблестели — угрюмо и лихорадочно.
— Завистники? — переспросил он, перекашивая рот на сторону. — Конечно, были! Из его института!
— Так-так! — Следователь сделал знак говорить потише, и Даня понял. Он продолжал шепотом:
— Были, да еще какие! Они со свету его сживали!
— Сотрудники?
— Коллеги, — с издевкой поправил его парень. — Кому хочется видеть, что кто-то лучше? Умнее? Состоятельней?
— Это сам Боровин говорил?
Даня вдруг ушел в себя и разом растерял запал. Он с минуту о чем-то подумал, а потом заявил, что очень устал и хочет спать. Возражать было невозможно — в конце концов, тот еще пару часов назад балансировал между жизнью и смертью.
