Голубкин положил на стол исчерканные записи.
— Что же его так развезло? Правда, он был сильно пьян…
— Послушайте, — Юлия окончательно потеряла терпение. — Математика — это замечательно. Но у меня другая профессия, я эмоциями занимаюсь, а не цифрами. Рада, что помогла вам с хронологией, но мне кажется, вы упускаете из виду очень важные вещи.
Она отпила остывший кофе («Ну почему всю жизнь я пью холодную бурду!») и с отвращением отставила чашку подальше.
— Этот молодой человек, кстати, как его имя, если не секрет?
— Даня.
— То есть Данила?
— Даниил, — брезгливо уточнил Голубкин. — Ив паспорте так.
— Этот Даня — не ваш клиент, а наш. Из всего, что он сказал, вовсе не следует, что он кого-то убил. Он же говорил: «Кажется, убили…» Причем во множественном числе. А это его «у меня случилось кое-что» — тоже можно воспринимать различно. Может, его потрясло что-то.
— Да он уже признался в убийстве, — следователь беспокойно оглянулся на стойку и решился:
— Пойду, возьму еще пиццу. У меня трудный день, а где удастся перекусить — неизвестно. Вам что-то взять?
Юлия даже головой не покачала — так была удручена. «Уже признался, — думала она, глядя в широкую спину Голубкина, который общался с барменшей, тыкая пальцем в истрепанное меню. — У меня голова раскалывается… Кого же он убил?! Потом самоубийство… Мне почему-то страшно. Меня это совсем не касается, а мне страшно. У меня своих проблем полно, семья вот-вот развалится, даже непонятно, почему… Мне мужем нужно заняться и дочкой. И постирать наконец, это уже безобразие. А у меня этот голос из головы не идет. И добро бы, я была неопытной девчонкой, которая впервые сталкивается с такими штуками… Практиканткой какой-нибудь, вроде нашей Дарьюшки. Та, как услышит по телефону что-то жалостное, сразу начинает рыдать. У нее уже постоянная клиентура — может им просто хочется пореветь с кем-то на пару. Но я?! Это в тридцать-то два года, с почти взрослой дочкой, со стажем работы, с…»
Она не додумала эту мысль.. Внезапно Юлия поняла, как глупо отгораживаться от этого голоса подобными щитами — возраст, опыт, закаленность, свои проблемы. Он все равно волнует ее. И пугает. А вот Голубкина, который уже возвращался с довольным лицом и громадной пиццей — нет.
— Как он это сделал? — спросила она, выждав пару минут. Нельзя мешать мужчине есть — он тебя возненавидит.
— Пробил голову старичку, — мимоходом ответил тот, раздирая «резиновую» лепешку пластиковой вилкой.
— Кому? Кто убит? Он знал его, этот Даня?
— Знал, брал у него уроки. — Голубкин с наслаждением ел. Кровавая тема аппетита у него не отбивала.
Он ел иногда и на месте преступления, ожидая окончания видеосъемки — часто таскал в карманах пирожки.
Особенно ему нравились с картошкой. — Уроки итальянского, между прочим.
«Скверно, — женщина опустила глаза, предоставив собеседнику доедать пиццу. — Данте, итальянский. Убит сосед по тамбуру. Это он. И я сама слышала, что говорю с ненормальным человеком, что у него истерика, что-то в самом деле случилось. В таких вещах я не промахиваюсь. Что ж… Парня ждет больница, потом — судмедэкспертиза, а дальше… Если докажут, что он это сделал в состоянии аффекта, засадят лечиться, в особых условиях… Не докажут — пошлют отсиживать. И еще неизвестно, что хуже».
В кафе было уже довольно шумно — набежал народ, послышались громкие разговоры, в воздухе повис сигаретный дым. Голубкин доел пиццу и с каким-то виноватым видом отодвинул тарелку:
— Вы уж извините, — сказал он, смущенно улыбнувшись. — Я, в самом деле, столько ем!
— Ничего. Хорошему человеку все на пользу.
— Моя жена так не думает, — оживился он. — Все время упрекает, пытается посадить на диету. Дома я сдерживаюсь, потому что это ее раздражает, а как выйду — куплю пакет пирожков… Один раз даже в подъезде ел.
Это нормально?
Галина только глаза прикрыла. Сколько раз люди, начинавшие с нею общаться, в конце концов пытались взять у нее бесплатную консультацию в связи со своими проблемами! У кого их нет? Известная история — видят милиционера — говорят о том, что у них в подъезде наркоманы живут. Видят терапевта — жалуются на хронический бронхит. Ну а уж юристам и психологам вообще весело! И в конце концов у человека начинает возникать ощущение, что все его воспринимают только как представителя профессии.
— Это ненормально, — сказала она, поднимая припухшие после бессонной ночи веки. — Не ешьте тайком. Ешьте при жене.
— Да если она…
— Все равно, ешьте при ней, — женщина чувствовала, что и ей самой нужна помощь. Она невыносимо устала. Однако, если к Юлии обращались за советом, она моментально становилась Галиной и отказать никому не могла. — У вас здоровый мужской аппетит. Тяжелая работа. Вы должны есть больше, чем она. А если будете прятаться по умам с пирожками, наживете булимию Будете есть и стыдиться, есть и стыдиться. Пока не раздуетесь, как шар.
Голубкин испуганно оглядел свои пустые тарелки со следами кетчупа:
— Я бы рад не есть столько… Но все время голодный.
— Это может быть и ложное чувство голода. Человек иногда хочет есть, когда ему чего-то не хватает. Он просто подменяет понятия…
У нее уже язык не ворочался. Юлия встала:
— Простите, но я поехала домой. Если будет нужно — звоните, свой телефон я вам дала. А насчет проблем с аппетитом — это нужно к специалисту. Хотите, свяжу?
— Я подумаю. — Голубкин привстал. — Я бы подвез, но у меня встреча.
— Да не стоит беспокоиться. Метро рядом.
Они пожали друг другу руки, и женщина быстро вышла из кафе, которое успело ей окончательно опротиветь.
Голубкин подумал минуту, поколебался и пошел к стойке.
— Вот эта пицца, с салями, она у вас вкусная? — спросил он барменшу.
— У нас все вкусное, — равнодушно ответила та.
— Тогда дайте одну большую. И чай с сахаром.
* * *
Девушка, чей голос он слышал на автоответчике, ждала его в заснеженном сквере, в центре Москвы.
Подъезжая к месту встречи, пробиваясь через пробки и поглядывая на часы, Голубкин вдруг понял, что едет к институту. Но было воскресенье. Чугунные кованые ворота были наглухо заперты. Почему ему назначили именно это место? Тут, на бульваре, где все насквозь продувает ветром, и так неуютно? Он вышел из машины, поежился и сразу увидел Жанну.
— Так это вы?! — Следователь и не скрывал разочарования. Методистка хотя и заинтересовала его в пятницу, но все-таки он ждал чего-то иного.
Жанна быстро подошла. Ее круглое простоватое личико было мокрым — то ли от слез, то ли от снега, который принялся осыпать деревья на бульваре. Она протянула маленькую жесткую ручку, и Голубкин с удивлением ее пожал.
