Тело лежало поперек аллеи, покрытой гравием. От Кати его загораживали эксперты и оперативники, среди которых она увидела и криминалиста Сивакова, и капитана Белоручку. В нескольких шагах от тела валялся футляр от виолончели. То ли от удара о землю, то ли еще от чего он открылся, инструмент покоился внутри и казался таким беззащитным в своей наготе – изящный гриф, изгибы корпуса, полированные деки...
Тело на аллее, неестественно выгнутое, словно в последней агонии, вывернутая шея... поза такая, какой не может добиться самый гибкий, самый ловкий гимнаст. И на лице, повернутом в профиль...
– Глаза выколоты, как и у первой жерты – Колобердяева, но здесь еще и уши... мочки ушей оторваны, сломан ушной хрящ. Записывайте, я буду осматривать и диктовать.
Это говорила капитан Белоручка, и Катя опять не узнала ее голос, потому что он снова звучал иначе. Голос-хамелеон...
Здесь, на этой темной ночной аллее Гоголевского бульвара.
– Смерть наступила не менее полутора часов назад, причина смерти – удушение, судя по позе трупа, сломаны шейные позвонки.
Катя видела голые ноги убитой – полные, испещренные прожилками вен. Удобные босоножки на низкой танкетке – не новые, стоптанные, но на вид аккуратные. Подол длинной белой юбки запачкан... Нет, это не кровь. Желтые пятна. Так порой бывает при удушении.
– Женщине на вид около шестидесяти лет, волосы крашеные, рост метр шестьдесят два, полная, с избыточным весом. Такая долго сопротивляться не могла. На нее, судя по всему, сзади напали – толкнули, повалили и сзади же рванули шею вот так – назад, а потом уже начали душить. Раны на лице уже посмертного характера. Спереди на блузке множественные потеки крови, – капитан Белоручка обошла труп, продолжая диктовать. – Давайте теперь перевернем осторожно, – она подняла голову и встретилась взглядом с Катей. – А, приехала, хорошо... Ее здесь убили, на этой аллее...
Тело перевернули и... Катя не смогла на это смотреть.
– В метре от тела находится дамская сумка, закрытая, на первый взгляд содержимое не тронуто. С другой стороны музыкальный инструмент в футляре. На внутренней обивке бурые потеки.
– Возьмем на анализ. И опять, судя по всему, материалов для исследования больше чем достаточно, в том числе и для генетической экспертизы, когда будет возможность с чем сравнить, – это сказал криминалист Сиваков. – Неосторожный... следы оставляет на трупе... Хотя многие, конечно, в такой ситуации не задумываются особо... если учесть психическое состояние... в раж впадают...
Маньяк... Они уверены, что здесь орудует маньяк... Катя старалась не пропустить ни слова. Смотреть на этот ужас не можешь, нервы шалят, так хоть слушай.
Она хотела задать вопрос. Самым логичным было бы спросить: «Личность убитой установлена?», но вопрос с Катиных губ слетел совершенно иной:
– Текст есть? Записка оставлена?
Капитан Белоручка лишь ниже наклонилась над трупом, продолжая осмотр. А эксперт Сиваков извлек из папки аккуратно запакованный клочок бумаги с рукописным текстом. Катя успела рассмотреть – почерк был какой-то рваный, неровный, а буквы крупные, уродливые, самые неестественные буквы, какие она только видела.
– «Открывается гнев божий на всякое нечестие». Здесь одна фраза и, судя по смыслу, она в прямом контексте с первым посланием.
ГЛАВА 18
«ЗАЗЫВАЛА»
– Юлия Аркадьевна Кадош, проживала... ага, Большой Афанасьевский переулок, – капитан Белоручка внимательно изучала паспорт, извлеченный из сумки. – Документы при ней, портмоне, деньги, вот тут еще отдельный кошелек для мелочи, ключи от квартиры. Все вещи на месте.
– Большой Афанасьевский в пяти минутах ходьбы, – сказал следователь прокуратуры. – И все же идти бульваром женщине ночью, одной...
– Напротив Колымажного переулка, где ресторан, как раз переход сквозной через бульвар, – капитан Белоручка показала жестом в темноту аллеи. – Но там фасад дома с той стороны бульвара в лесах, а для пешеходов проход оставлен в виде деревянного коридора, как обычно. Наверно, идти тем переходом не захотела, а с этой стороны бульвара, где ресторан, идти вообще неудобно – тут же этот, как его... московский Пентагон. Все здания за стеной, а ее красят. Получается, именно здесь самый оптимальный маршрут – по аллее до памятника Гоголю и потом на ту сторону на Арбат, а там и Афанасьевский. Но все равно уточнить надо немедленно.
«У кого? – подумала Катя. – В четыре-то утра?»
Однако в ресторане «Беллецца», куда перебазировался штаб оперативно-поисковой группы после того, как осмотр трупа и места происшествия был окончен и тело погрузили в «труповозку», свидетелей толклось немало – ночной охранник, уборщица, посудомойка и двое официантов, еще не закончивших уборку зала после банкета.
Но, кроме этого, возле ресторана уже стояло несколько машин и сновали репортеры – видимо, те, кого милиция, стоявшая в оцеплении, не подпустила к месту убийства. Машины принадлежали телеканалам.
– Утекла информация, моментально слили, – чертыхнулась капитан Белоручка.
– Можно ваш комментарий? Опять убийство, как и сутки назад? На том же сам месте? Убийца на бульварах снова вышел на охоту? – Настырный корреспондентишка совал чуть ли не в лицо свой диктофон.
Убийца на бульварах... А неплохой заголовок – машинально отметила Катя, и тут же спохватилась – нет, это дело такого сорта, что с сенсациями пока придется погодить, наступить, что называется, на горло своей репортерской песне.
– Да как же так... она же... Юлия Аркадьевна ушла всего пару часов назад, как все тут закончилось. – Официанты, уборщица, посудомойка и охранник выглядели растерянными и напуганными. – Это мы здесь, пока все не уберем... а оркестр, музыканты, они давно ушли, их Эдуард Дмитриевич, метрдотель, сразу отпустил, как банкет закончился.
– Закончился во сколько? Помните точное время? – Следователь прокуратуры сел писать протоколы допросов.
– В два десять – два пятнадцать, некоторые гости еще раньше ушли, а это уж самые пьяные, за ними такси приехали. Банкет вроде какой-то депутат давал, так что народу много было, а это у нас не часто сейчас. Ну и оркестр сразу отпустил Эдуард Дмитриевич, и часть сотрудников, кому завтра днем работать.
– А ваш повар... Шуляк, – сказала капитан Белоручка, – он во сколько ушел?
– Около половины третьего, он кухню не убирает, на это подсобные есть, то есть мы.
– А во сколько ушла гражданка Кадош?
– Да мы и внимания не обратили, как музыканты уходили. Их же всех сразу отпустили. Пианист и скрипач – они оба на машинах... да они почти все на машинах, только Юлия одна пешком всегда домой ходила, потому что ей тут рядом, немного бульваром пройти. Она здесь рядом жила, сколько раз говорила, мол, так удобно работать в двух шагах от дома.
– И что же, никто из коллег, кто был на машинах, не мог ее, женщину, в такой поздний час до дома довезти? – спросила Катя.
