Труп тогда уже грузили на носилки...
Водитель ехал мимо медленно и смотрел, наблюдал...
– А второй раз? – спросила капитан Белоручка.
– Второй раз – уже в ночь убийства потерпевшей Кадош. Время одиннадцать часов вечера, машина «Порше» двигается со стороны Соймоновского переулка и... вот камера метро фиксирует – останавливается и паркуется на пятачке в начале Гоголевского бульвара у метро «Кропоткинская». Водитель выходит и идет... не к метро, а к пешеходному переходу.
– Знаю отлично это место, – шепнула Катя капитану Белоручке. – Там, на углу, магазин распродаж и «Азия-кафе», и еще магазин оптики.
– Крупный план... более контрастно, но водитель тут только со спины снят. Вот и все – ушел из поля зрения. Время двадцать три ноль три. Потерпевшая Кадош в это время была жива и находилась на своем рабочем месте – играла в оркестре ресторана на той стороне Гоголевского бульвара.
– Высокий... и вроде не старый, – Лиля Белоручка смотрела на экран ноутбука, где застыл стоп-кадр с темной расплывчатой фигурой. – По времени ни черта не совпадает, но все равно будем проверять. По номеру надо срочно установить, кому принадлежит эта машина «Порше».
ГЛАВА 20
МЕРТВАЯ ДОЧЬ
В этот ранний предрассветный час тихо, чуть надтреснуто звонил колокол, сзывая монахинь Никольского монастыря на молитву.
Настоятельница стояла у окна в своей келье и наблюдала, как темные фигуры словно плывут по дорожкам монастырского сада в молочном июльском тумане.
Туман опустился на землю ночью и все скрыл, все как будто стер – и Александрову гору, и Плещеево озеро, и спящий город Переславль-Залесский. В эту ночь в кельях Никольского монастыря монахини молились о всех путниках, о плавающих и путешествующих по суше, а также о летающих авиарейсами, чтобы взлет и посадка туманной ночью на всех земных аэродромах прошли успешно.
Так рано, что и птицы еще не щебечут. А под сводами церкви скоро раздадутся женские голоса – монастырский хор.
Матушка настоятельница любила эти минуты – вот сейчас они встретят новый день, все вместе, единым псалмом, и эхо его еще долго, долго будет звучать...
Да рассеется туман!
Темные фигуры монахинь...
Ледяная вода льется из крана, и брызги оседают на краях фаянсовой раковины...
Льняное накрахмаленное полотенце хрустит...
Легкие босоножки на низком каблуке, их не видно из-под рясы. А когда-то ведь она носила туфли на шпильках...
Ох, все суета, суета...
В монастырскую больницу сегодня приедет комиссия из Минздрава... Надо встретить... Надо все показать, и чтобы все, все было достойно...
Боже, какой вопль!
Матушка настоятельница как раз надевала рясу через голову, когда услышала этот жуткий крик. На мгновение она застыла – оглушенная, ослепленная темной тканью, закрывшей лицо с нелепо воздетыми руками. Потом рванула одежду, ткань где-то треснула...
Когда она выскочила во двор, на какое-то мгновение позабыв и о своем сане, позабыв от волнения и испуга обо всем на свете, монахини, шедшие в церковь, уже сгрудились под окнами монастырской больницы. Все показывали на окно одной из палат. И настоятельница прекрасно знала, кто в этой палате лежит.
– Тихо, тихо, сестры, успокойтесь! – Настоятельница первая открыла больничную дверь. – Где дежурная сестра? Где санитарка?
Монахиня, исполнявшая в эту ночь обязанности дежурной медсестры, появилась со стороны флигеля, где жили монастырские паломники.
– Матушка настоятельница, я здесь, я только на четверть часа отлучилась – меня срочно к паломнице позвали, ей плохо стало, приступ астмы, я укол сделала... Там санитарка осталась в ординаторской... Господи, кто же так кричал?
Настоятельница шагнула через порог. Первое, что она увидела, – на бежевом линолеуме больничного коридора красное пятно, вытекавшее из-под двери палаты...
Под ногой хрустнул осколок.
Молоденькая монастырская трудница, работавшая в больнице санитаркой, ринулась к настоятельнице.
– Я ничего не сделала, я ей ничего не сделала, богом клянусь, я только в палату вошла... хотела узнать, не надо ли ей чего... потому что она проснулась и встала, я слышала, как она ходит, а ей же нельзя пока вставать... А она... господи, у нее было такое лицо, такое жуткое лицо, я думала, она меня убьет...
Настоятельница вместе с дежурной сестрой бросились в палату, дверь которой была распахнута настежь. Монахини заполнили узкий больничный коридор – после пережитого шока, вызванного криками, женское любопытство взяло верх над страхом.
А смотреть было на что. Странное зрелище открылось.
Сестра Галина – пациентка кардиологического отделения, – босая, простоволосая, в одной лишь ночной рубашке, открывавшей полные плечи, сидела на полу. Бежевый линолеум был запачкан красным. У настоятельницы потемнело в глазах – ей показалось...
– Господи, она что, вены вскрыла?! Сестра Галина!!
– Да нет, это кисель, – пискнула сзади перепуганная трудница. – Я к ней с кувшином киселя вошла... хотела налить в чашку... в трапезной кисель варили свежий ягодный, богом клянусь, я к ней только вошла, а она...
Сестра Галина, втянув голову в плечи, была похожа на птицу, на хищную птицу с перебитыми крыльями.
– Милая моя, сестра моя, да что с вами? – Настоятельница опустилась на колени. – Вы так кричали... мы не знали, что и думать. Что случилось?
– Она была здесь.
– Кто?
– Она... моя мертвая дочь...
– Тут никого не было, – молоденькая трудница чуть не плакала. – Я кисель вам принесла... свежий сварили из ягод... А вы... вы меня чуть не задушили... господи, даже сейчас глотать больно...
– Она была здесь... Лариса... мертвая... За мной приходила вот сейчас, а я... я не пошла. – Сестра Галина начала внезапно смеяться, и смех этот становился все громче, громче.
– Сделайте же что-нибудь, у нее истерика, – настоятельница обернулась к медсестре. – Давайте положим ее на кровать, и уберите, уберите здесь все немедленно! Вымойте!
Ее пальцы стали липкими и красными от киселя, она вытерла их о рясу. А сестра Галина продолжала истерически хохотать, и смех этот – нет, вой звериный – все никак не кончался.
Молоденькая трудница выскочила из палаты, зажав уши руками, она больше не могла этого слышать.
ГЛАВА 21
БОЙТЕСЬ ВУНДЕРКИНДОВ
– А любопытный портрет сынка Юлии Кадош нарисовала ее соседка, не находишь? – с этими словами капитан Белоручка вошла в кабинет, где вот уже около часа скучала Катя в ожидании результатов проверки машины «Порше».
Катя отложила газету, которую пролистывала: «Бойтесь вундеркиндов, у них печальное будущее» – заголовок статьи зацепил, но в чем там дело с этими вундеркиндами, Кате прочитать не удалось.
