– Отвезите-ка меня, поработайте шофером за свою вредную инициативу. Я без машины, как видите. Сюда на частнике ехал, пока там Сиваков консультантов из института ждет, – Чалов поместился в салоне маленького «Мерседеса». – О, да тут просторно, я думал, и ноги некуда поставить.
– На меня то, что я в тот вечер услышала от Каротеевой, произвело сильное впечатление. А потом эта смерть Гаврилова, и оказалось, они знали друг друга. Я хотела посмотреть ее реакцию, когда она узнает, что он повесился. И хотела попросить у нее ту пленку.
– Отчего же не попросили? Отчего стояли с открытым ртом? Тут направо, на шоссе выезжаем и обратно в город.
– К лаборатории?
– Нет, не к лаборатории, я покажу, рулите, рулите. А вы что, очень впечатлительны? В нашей профессии впечатлительным делать нечего, коллега. Но вы энергичны и умны, и это уже большой плюс. Ладно, не кисните. – Чалов улыбнулся и снова стал похож на того персонажа из кино («Ты доигрался в своем народном театре, к тебе приходил следователь»). – У меня у самого этот допрос превратился в пустую формальность. Впрочем, тут теперь любые допросы – чистая проформа. Фактически дело уже закрыто.
– Это самоубийство, да? – спросила Катя.
– Угу, все данные в ходе вскрытия это подтвердили. Нужна только консультация специалиста из института инфекционных болезней.
– Инфекционных болезней?
– Да, теперь налево и по центральному проспекту до площади. – Чалов достал из кармана бумажку с адресом. – Остановите там, у похоронной конторы. Сейчас будет еще один в принципе не особо нужный допрос и... Да, может, в Москве еще в клинике одна консультация потребуется, и все. А вот и площадь – вон к тому дому давайте.
Дом оказался милым и нарядным особняком – как раз напротив бетонной коробки здания городской администрации. На первом этаже вывеска: «Ритуальные услуги». Катя поняла, что именно сюда приезжал Гаврилов – об этом похоронном бюро говорил его водитель.
– Я с розыском местным сегодня утром встречался, так вот они говорят – вчера, в воскресенье, полгорода здесь на свадьбе гуляло, в том числе и местное начальство, они тут дружно живут в этом Ясногорске, почти что общиной.
– А в лабораторию у морга, – тоном ябеды сообщила Катя, – тоже какие-то шишки приехали, я машины видела, наверное, вас там с собаками обыскались, Валерий Викентьевич.
– Следователь – фигура вполне самостоятельная. И волен сам строить свой рабочий день как ему удобно и как наиболее полезно для дела, находящегося в его производстве. Запомните это. Значит, тем более не станем торопиться с допросом этого... как его... – Чалов сверился с бумажкой, – гражданина Платона Ковнацкого.
«А ты, кажется, страшный зануда – следователь, фигура самостоятельная», – подумала Катя, одновременно пожалев, что вообще притащилась сюда, и порадовавшись: раз ЭТО дело закроют, уже завтра ей и думать не нужно будет ни об этом дурацком самоубийстве, ни о еще более дурацкой сказке с монстром из колодца и... этот тип Чалов тоже превратится лишь в досадное воспоминание со всем его прокурорским апломбом.
* * *
Порой нам кажется, что ничего не произойдет, лишь потому, что ничего уже просто не может случиться.
И если мы вроде как знаем ответ на главный вопрос, то все второстепенные вопросы уже не важны.
Только вот кто докажет, кто подтвердит, что мы знаем ответ именно на главный вопрос?
В этот понедельник похоронная контора Платона Ковнацкого открылась с часовым опозданием. После свадьбы... после загса и ресторана... после банкета, затянувшегося далеко за полночь...
«Молодых» Платон Ковнацкий оставил в квартире матери. В два часа дня у них сегодня поезд на Киев, а там теплоход – две недели по Днепру. Он предлагал матери и ее жениху купить тур на паром Хельсинки—Стокгольм, но «молодые» наотрез отказались – не поплывем к чухонским берегам в свое свадебное путешествие, ни потрепаться там не с кем, ни в картишки перекинуться в преферанс, ни позагорать. А у жениха, теперь уже полноценного мужа Глотова, в Киеве родная сестра замужем за тоже отставным полковником внутренних войск.
После свадебной суеты и практически бессонной ночи у Ковнацкого дико болела голова. Легко ли выдавать мать замуж? А вы попробуйте... Он приехал в контору, прошел в свой офис, включил кондиционер, сел за стол и закрыл лицо руками.
А вы попробуйте... Странное какое чувство... облегчение, что мать теперь не одна, не скучает, не мается в пустой квартире, и... ревность. Какой-то чужой мужик теперь с ней... фамилия-то какая – Глотов... И будет расхаживать в пижаме и шлепанцах и называть мать «Марусичка»... А какая, к черту, она «Марусичка», она Марианна... такое имя красивое...
Тоска комом подкатила к горлу – мать столько для него, Платона, сделала в свое время.
И вот теперь – один, Гермес не в счет. Гермес лукавый и жадный до денег, хотя и красивый, и наглый, и... лодырь хороший, на часах одиннадцать, а его в конторе нет, он дома, в кирпичном особняке на Юбилейной улице, дрыхнет, завернувшись в синее шелковое одеяло от Дольче и Габбана.
Что он там вчера болтал? Ах да...
Не надо делать вид, что ты уже забыл об этой новости, – Платон Ковнацкий сидел с закрытыми глазами.
Скверная новость, хотя...
И когда, интересно, состоятся похороны?
Похоронят наверняка за казенный счет – он же большой человек, и там все сделают по высшему разряду – черный катафалк, дубовый гроб, дорогие итальянские венки и место... Троекуровское... вероятно, Троекуровское кладбище, там ведь их теперь обычно хоронят... Новый некрополь федерального значения... И все это, естественно, влетит в копеечку казне. А может, и не влетит... Он же вроде как... Эти сведения про «петлю». Вчера в самый разгар свадебного банкета он, Платон Ковнацкий, отлучился в туалет ресторана и оттуда не поленился перезвонить своему надежному источнику в «Скорой помощи» – итак, что там за подробности со смертью Гаврилова, давай колись? И надежный источник подтвердил: «В петле висел, в новой квартире, вроде как самоубийство».
А если это так, то, может, и не удостоится Валька Гаврилов всех этих посмертных почестей – гроба высшей категории, кладбища Троекуровского и караула воинского почетного...
Какой ему, к черту, военный почетный караул...
Разве такие, как он, могут претендовать...
Но он же стал тем, кем он стал. Так взлетел над всеми ними, так поднялся высоко...
Значит, сошло с рук, никто и не вспомнил о том, что...
И тебе, тебе тоже нечего вспоминать это, все равно прошлого не вернешь, и ты сам вместе со всеми приложил к этому руку...
А теперь и вообще – всему конец, всей этой истории.
Однако...
Значит, он повесился?
Удивительные сюрпризы порой преподносит нам жизнь.
Да, жизнь...
