И ничего нельзя поделать. Он даже ни о чем не спросил ее,
когда принимал решение — за них обоих!
— Мне, наверное, лучше уехать, — сказала Надежда и сделала
попытку встать с дивана, но так и не встала. — Я сейчас.., сейчас…
— Ты только трагедий не устраивай, а? — попросил муж. — Мне
ведь тоже тяжело.
— Тяжело, я знаю, — согласилась Надежда. — Как ты останешься
один?.. Без меня?..
— Я переживу, — отрезал он. — Ничего со мной не будет.
— И ты даже не хочешь мне объяснить…
— Не хочу, Надь, — сказал он устало. — Все, что мог, я тебе
уже объяснил, а дальше я сам ничего не знаю. Разлюбил я. А зачем жить вместе,
если нет любви?
На этот вопрос Надежда ответа не знала. Ей казалось, что
жить вместе все равно стоит, чтобы не пропасть поодиночке, чтоб было кому
сказать: «Смотри, какой падает снег!», или что больше нет сил, или что очень
хочется на море. Чтобы ночью было к кому прижаться, чтобы было кому показать
ушибленный палец или стертую пятку, было с кем в гости пойти, кому поплакаться
и с кем порадоваться. Или все это глупости?..
— К нам в отель президент приезжает, — произнесла она
жалобно. — Представляешь? Заезжает его служба безопасности, а для обычных
гостей мы закрываемся на два месяца.
— Какой президент?
— Американский, по-моему. — Тут она поняла, что не может
вспомнить, как зовут американского президента, и опять заплакала.
— Надя!
— Я не буду, не буду, — торопливо сказала она и вытерла
глаза.
Они еще посидели молча.
— А ты.., будешь мне звонить?
Он промолчал.
— Или ты больше не хочешь меня видеть и слышать.., вообще?
Никогда?
— Да нет, — ответил он равнодушно. — Звони, конечно.
Уезжай, тихо и отчетливо сказал кто-то у нее в голове.
Уезжай, хватит с тебя!..
И она поднялась с дивана.
Уехать сейчас было все равно что уйти на войну. Неизвестно,
вернешься ли живым, и будут ли целы руки и ноги, или останешься навсегда там,
куда уходишь.
Он посмотрел на нее.
— Ключи я отдам Саше. — Так звали соседа. — Прости меня и
спасибо тебе за все.
— Это ты меня прости, — возразила Надежда. — И тебе спасибо.
Ты для меня больше сделал, чем я для тебя.
Она забыла и то, что он для нее сделал, а потому просто
повела вокруг рукой — как бы в знак того, что он сделал все.
Кажется, на том месте, где должна быть человеческая голова,
наполненная мыслями, у нее осталась только вздутая пульсирующая кровавая рана,
которая, должно быть, остается после гильотины.
Гильотину во Франции отменили только в 1978 году, а до этого
в самой демократической и либеральной стране Европы все головы секли!..
Мне только что отсекли голову, хотя нынче уже не 1978 год.
Что делать? Как жить без головы?..
Она еще походила по комнате, выжидая и смутно надеясь на то,
что он сейчас скажет, что все это программа «Розыгрыш», хоум-видео, и сосед
Сашка выпрыгнет откуда-нибудь с камерой, а муж подхватит ее под коленки,
покружит и сообщит, что она дурочка последняя, раз во все это поверила, но
ничего такого не произошло.
Он просто сидел и смотрел на нее. Ждал, когда она уйдет.
— В понедельник окно привезут, — вдруг сказал он. — В
спальню. Ты не забыла?
Надежда сначала кивнула, а потом отрицательно помотала
головой. Она понятия не имела ни про какое окно. Всеми такими делами в их семье
занимался ее муж.
— Значит, забыла, — констатировал он.
— Да я и не знала.
— Как не знала! Я же тебе говорил!..
Она тяжело посмотрела на него.
— Ладно, — пробормотал он. — Я тогда заеду в понедельник,
посмотрю, чтобы они его хорошо поставили. Ты в понедельник работаешь или нет?
У Надежды была сменная работа, как у шахтера или
милиционера. Она быстро прикинула, работает или нет, — если не работает,
значит, в понедельник у нее есть шанс его увидеть! Впрочем, если работает,
всегда можно отпроситься у Лидочки. Лидочка умная и добрая, она все поймет и
непременно ее отпустит!
— Я… Кажется, я на работе, но смогу…
— Вот и отлично, — продолжал он энергично. — Я приду, все
сделаю, а когда ты вернешься, меня уже не будет. Тогда ключи Сашке я оставлю в
Понедельник, договорились?
— Да, — согласилась Надежда. — А может, ты до понедельника
уже поймешь, что твоя жизнь без меня пуста и однообразна…
— Я не пойму, — отрезал муж. — Ты шутишь, что ли?..
— Шучу, — мрачно подтвердила Надежда.
Она подцепила со стола ключи от своей машины и задумчиво
покрутила их на пальце.
Я же его люблю. Я же его очень сильно люблю, а он принял
решение — давно! — и ни слова мне не сказал, все обдумал и теперь прощается со
мной навсегда?! И завтрашнее утро будет первым утром без него, и все
последующие утра до самого конца тоже будут без него?!
— Ну, пока, — сказала она и сунула ключи в карман. — Я к
Лидочке поеду, но завтра мне на работу, поэтому утром я приеду переодеваться.
Ты еще здесь будешь?
Он покачал головой, как ей показалось, с облегчением.
— Нет, я, наверное, тоже уеду.
И она не спросила — куда. В прошлой жизни, которая кончилась
десять минут назад, непременно бы спросила, а сейчас нет. Нельзя.
У порога — он пошел ее провожать — они обнялись и постояли
некоторое время, тесно прижавшись друг к другу.
— Ты хорошо пахнешь, — сказала она — Это ты мне подарила
одеколон, — ответил он.
— Я желаю тебе удачи, — сказала она.
Еще секунда, и все кончится, и больше ничего не будет, ни
тепла, ни одеколона, ни запаха, ни его самого.
— Спасибо, — поблагодарил он. — Все будет хорошо.
— Я надеюсь, — ответила она.
И вышла за дверь, и стала спускаться вниз по широкой
лестнице залитого весенним солнцем парадного. У нее за спиной привычно
повернулся в замке ключ — тоже в последний раз.
Она спускалась, держась за нагретые перила, и то место, где
положено быть голове, болезненно пульсировало, и, кажется, там надувались и
лопались кровавые пузыри.
Она вышла из подъезда и некоторое время стояла, не в силах
сообразить, что должна сейчас делать. Кажется, сесть в машину и поехать к
Лидочке, но где ее машина? И как на ней ехать? И где живет Лидочка?
