— Это неудобно, — тут же отказалась Катя Самгина. — А как же
ваша семья?
— Моя семья на другой даче, — уверил ее Максим Вавилов, что
было чистейшей правдой. — Вы никому не помешаете.
Похоже, и в самом деле человек, а не крокодил! Или все-таки
крокодил, искусно замаскировавшийся под человека?!.
— А.., сколько у вас дач?
— Две. У моих родителей и у меня. Вы будете совершено одна и
в безопасности. Какое-то время точно.
— Почему какое-то время?
— Потому что человек, который хотел вас убить, —
профессионал. И если мы не разберемся, почему он так старался убить вас, до
того, как мы выясним все обстоятельства этого дела, он узнает, что вы живы, и
обязательно вас убьет. Арифметика простая. Он шел на такой риск, чтобы
следствию не достался ценный свидетель в вашем лице, что никакая дача его не
остановит! И вы должны это понимать, Екатерина Михайловна.
Она смотрела на него, моргала и, кажется, ничего не
понимала.
Зато он понимал совершенно точно, что приговор подписан и
будет приведен в исполнение при первой же возможности.
И теперь только от него зависит, кто успеет первым — он или
тот, другой.
* * *
Последней точкой экскурсии должен был стать Исаакиевский
собор, и стал ею. К тому времени, когда Надежда подвела к нему американца,
собор, ясное дело, был уже закрыт, и, собственно, в этом и состоял ее план.
Тащиться с ним на «групповую экскурсию», подниматься на
колоннаду, откуда «открывается один из красивейших видов на Санкт-Петербург»,
осматривать модель лесов, которые соорудил Монферан для того, чтобы поднимать
колонны, было выше Надеждиных сил.
Кроме того, она все время думала о том, что, как только
американец сгинет обратно в «Англию», она тут же позвонит мужу.
Ну нельзя же так, на самом деле!.. Ну не может она больше
без него, и все призывы к гордости оставались без ответа.
Какая гордость? Где она, эта гордость? Молчит-помалкивает! А
может, и нет ее вовсе.
Какая гордость, если Надежда каждую минуту, когда голова у
нее не занята работой, думает только о том, что ею.., пренебрегли. Она
оказалась не такой уж хорошей, и ее муж, ее собственный муж спокойно сказал ей:
«Я тебя больше не люблю!»
Значит, ее можно разлюбить, значит, она никуда не годится, и
он твердо уверен, что встретит женщину, которая будет лучше ее!
Если уже не встретил!..
Наверняка встретил — столько времени прошло! Конечно же,
встретил! И теперь у него в мобильном телефоне — самом дорогом, самой последней
модели, Надежда подарила ему на день рождения — вместо ее фотографии лицо
женщины, которая оказалась лучше! И ее мобильный номер в записной книжке вместо
Надеждиного!
Это все потому, что жена оказалась никуда не годной.
Она все время думала одно и то же — что я сделала не так?..
Чем ему не угодила?.. Я же старалась. Я же так хотела, чтобы все было хорошо. Я
так любила, что уж больше, кажется, нельзя любить, а он не захотел меня.
Он ушел, даже несмотря на всякие сложности, которых на
поверку, должно быть, оказалось миллион. Они много лет прожили вместе, в центре
старого Питера, в удобной и большой квартире, а про его квартирку в пригороде
даже не вспоминали, и, наверное, ему там неуютно и тесно, и на работу далеко. И
он все равно ушел, потому что больше не мог жить с Надеждой!
Как примирить это с чувством собственного достоинства? Как
похоронить гордость, которая оказалась задавленной сознанием собственной никуда
негодности?!
— Колонны Исаакиевского собора, — выпалила она, потому что
они молчали уже довольно долго, — знамениты тем, что просто стоят на фундаменте
и ничем не закреплены. Ни одно наводнение, ни один ураган, которыми славится
Санкт-Петербург, не нанесли никакого ущерба колоннам, вы видите, они стоят
прочно. Купол также был позолочен только один раз…
— Простите, — перебил ее американец. Должно быть, информация
про колонны поразила его каучуковое воображение. — Как — не закреплены? Разве
такие громадные колонны могут быть не закреплены? Это же опасно для жизни тех,
кто проходит и проезжает мимо в автомобилях!
— Они стоят под действием собственной тяжести.
— Этого не может быть, — недоверчиво сказал Дэн Уолш, задрал
голову и посмотрел вверх. — Они не могут так стоять.
— Они стоят, как стоит на столе стакан, — пояснила Надежда
злорадно. Злорадно оттого, что оправдались ее подозрения в том, что он тупой. —
Представьте себе, что вы поставили на стол стакан. Он не может вдруг просто так
взять и упасть! А на эти колонны сверху еще давит портик, видите? Как бы
придавливает их, и они стоят еще тверже!
— Это удивительно! Русские инженеры всегда славились своей
смекалкой.
Видимо, он ожидал, что она возрадуется такой его высокой
оценке, но она сказала, что Монферан не русский инженер, а француский
архитектор, и про его смекалку она ничего не знает, зато знает, что он построил
множество замечательных зданий в Санкт-Петербурге.
Американец посмотрел на нее внимательно и вдруг спросил,
почему она так нервничает.
— Ай эм файн, — уверила его Надежда. — Со мной все отлично.
Американец пожал плечами.
— Это не праздное любопытство, — сказал он равнодушно. — Мне
не нравится, как вы себя ведете, и этому должны быть какие-то объяснения.
— А как я себя веду?!
— Вы постоянно чем-то удручены, не находите себе места,
много курите и стараетесь как можно меньше общаться с людьми. Вы или что-то
скрываете, или у вас проблемы. Если проблемы, я бы хотел знать, какого рода. Вы
должны с пониманием отнестись к моему вмешательству в ваши дела, ведь мне
придется обеспечивать безопасность…
— Мои проблемы на безопасности главы вашего государства
никак отразиться не могут!
Полковник Уолш посмотрел серьезно.
— Я могу настоять на том, что ваше присутствие в отеле
нежелательно во время визита, — сказал он неторопливо. — В том случае, если я
не пойму причины вашего странного поведения.
— Причины моего странного поведения в том, что от меня ушел
муж, которого я горячо любила! — выпалила Надежда, ужасаясь тому, что говорит
такие пошлости — «горячо любила», надо же!
Полковник очень разозлил ее. Даже не он сам, а то, что,
оказывается, все переживания написаны у нее на физиономии, и он сразу заметил
ее «странное поведение», и, должно быть, все заметили, — ужасно унизительно.
— Когда?
— Извините?..
