— А этот?
— А этот как знал! Он за ними не побег, а прямо на асфальт
вылез, а они и тут как тут!..
— На ловца и зверь бежит!..
Процессия приблизилась и остановилась.
— Возьмите вашу сумку, — приказал американец Надежде.
— А.., где она?
— Вот, тетенька, — заскулил один из двоих. — Вот же она у
меня! Да возьмите вы ее, сдалась она мне, и вообще это не я, это он хватал!..
И швырнул сумку на гравий.
— Подними, — по-русски четко и тихо выговорил американец.
Надежда чуть не упала в обморок. — Подними немедленно.
Пацаненок опасливо взглянул на него, нагнулся — второй
почему-то нагнулся вместе с ним — и нехотя поднял сумку.
И тут Надежда поняла, почему они шли, как к алтарю, и почему
вместе нагибались. Они оказались прикованными друг к другу. Все как в боевике —
одними наручниками.
— Это не я! Это все он!! Он мне сказал, что вон лохушка
толчется, и мы ща у нее сумку подрежем. Он ее еще рядом с собором приметил!
Только он думал, лохушка иностранная, а не наша!
— Заткнись, падла!
— Сам падла! Это ты мне сказал про сумку! Отпустите,
дяденька, отпустите, я ведь больной, психический, и мне четырнадцати нету, все
равно не посадят меня! А его заберите, он сумку резал!
— О чем они говорят? — осведомился Дэн Уолш у Надежды.
— Вы же понимаете по-русски!
— Не все.
Она вздохнула.
— Они говорят, что давно меня заметили и собирались отобрать
сумку. Вот этот, — и она кивнула на правого, — говорит, что все придумал вон
тот, — и она кивнула на левого.
— Да он че? Иностранец, что ли?! А лохушка? То есть вы,
тетенька? Вы русская, да? Вы тута в скверике работаете, да?
— Она под Фазилем, что ль, ходит? — спросил приободрившийся
второй и сплюнул в гравий. — Тогда пусть ему звонит, он нас хорошо знает!.. И слышь,
ты, скажи этому, чтобы нас того.., расцепил! Фазиль очень недоволен будет!..
— Не мучил бы детей, боров откормленный, — сказали из толпы
сочувственно. — Па-а-адумаешь, сумка!.. У ней таких сумок небось не считано! На
деньги, которые одним местом заработала!..
— Теперь они думают, что я проститутка, работающая в сквере,
— деловито сообщила Надежда Уолшу, и тот вытаращил глаза. — Раз я гуляю с
иностранцем, значит, так оно и есть. Публика утверждает, что вы мучаете детей.
Дальше переводить?..
Историю с Робин Гудом, спасшим прекрасную Джейн от
разбойников, как будто перекосило в некую непонятную сторону.
Вроде Родин Губ — вот он. Вроде и Джейн имеется. И толпа
сочувствующих пейзан тоже присутствует. А красоты картины — никакой.
— Слышь, мочалка! А мочалка!..
Надежда не поняла, что обращаются к ней.
— Ты че, оглохла?
— А?!
— Ты скажи ему, чтобы нас.., того… А мы тебя другой раз не
тронем. Тебя и хахаля твоего. И остальным.., того.., скажем. Ты ему передай,
мочалка, а?
— Мочалка? — переспросил по-английски Дэн Уолш.
Надежда вдруг захохотала и сморщилась от боли в руке.
Ситуация зашла в тупик.
— Отпустите их, Дэн, — сказала она. — Все равно нам некуда
их девать. Если им нет четырнадцати, мы ничего не сможем поделать. У нас такие
законы, и судебная система работает еще недостаточно хорошо.
— Совсем отпустить? — осведомился Дэн Уолш.
— Совсем.
— О'кей. Как хотите.
Странным движением, вывернув кисть, он открыл наручники, но
убежать злоумышленникам не дал, хотя они было порскнули в разные стороны.
— Я приехал сюда надолго, — медленно и очень четко сказал он
по-русски. — Очень, очень надолго. Если я вас увижу, я утоплю вас обоих в реке.
Мне нет дела до того, как работает ваша судебная система. Я офицер федеральной
службы безопасности Соединенных Штатов. Это понятно?
Злоумышленники смотрели на него, как обезьяны на удава,
готовясь отправиться к нему прямо в пасть исключительно по собственной воле.
Толпа тоже притихла.
— Это понятно?
Злоумышленники вразнобой покивали.
Американец разжал стопудовую длань, и их как ветром сдуло.
— Насилу выпустил, поганец, — сказали из толпы и послышался
плевок. — Впору милицию вызывать! Такая образина детей обижает! А еще
иностранец!..
— Да чего ему, иностранцу, милиция-то сделает! У нас любой
немец важнее русского! Понаехало сволочей иностранных! Небось на органы
собирался их сдать, мальчишек-то!
— Да они вон у той бабы сумку отобрали!
— И поделом ей! Нечего рот разевать! И чего, из-за поганой
сумки живых людей на органы резать?
— Это когой-то тут зарезали?! Может, «Скорую» надо?
— Молодец мужик! Как он — раз, и готово! В первый раз вижу!
— Да он из английской морской пехоты, слыхал, сам же
сказал!..
— Не из пехоты, а из спецназа!
— У вас юбка сзади порвана, — шепнул Дэн Уолш Надежде на
ухо. — Отступаем по плану. Вы впереди, а я сзади, но плотно.
Надежда ахнула и немедленно начала ощупывать себя сзади.
— Вы привлекаете внимание, — тем же шпионским шепотом
продолжал американец. — Вперед, я прикрою.
И они двинули — впереди Надежда с сумкой на ремне,
деревянной походкой, за ней вплотную американец. За спиной у них обсуждали
международную политику и еще то, что в Голландии разрешена проституция.
— Мы так далеко не уйдем, — выговорила Надежда, скосив рот в
сторону.
— Далеко и не нужно. Вон моя машина.
— А там.., сильно порвано?
— От начала до конца, — доложил американец. — Это, наверное,
значит сильно.
— Как.., как от начала до конца?! — в панике пробормотала
Надежда, схватила себя за попу и начала шарить.
К своему ужасу, она нащупала голое тело, трусы, а вовсе
никакую не юбку, и в соответствии с самой женской из всех известных логик стала
судорожно вспоминать, какие именно трусы нацепила сегодня утром, и, вспомнив,
пришла в совершенное отчаяние. Трусы никуда не годились, хлопчатобумажные,
заслуженные, в ромашку. Ромашки раньше были веселенькие, но от многочисленных
стирок повыцвели и посерели.
Надежда полвечера ругалась с человеком, который ближайшие
несколько месяцев будет руководить жизнью отеля, где она работает. Ее
дальнейшая карьера в известной степени зависит от того, что именно этот человек
напишет в краткой характеристике, которую американская сторона даст каждому
русскому сотруднику. Потом у нее отобрали сумку, и этот человек гнался за
воришками и настиг их, а потом вынужден был отпустить. Теперь он идет сзади и
любуется на ее целлюлитную попу в вытертых хлопчатобумажных ромашках.
