Она сообразила, конечно, и двинулась в сторону автомобиля,
вяло придумывая, что именно скажет Лидочке.
Да, да, это самое лучшее, что можно сделать, — немедленно
поехать к Лидочке! Гильотинированная голова на миг приросла обратно. Надежда
села в машину, завела ее и стала выруливать со двора.
Двое в пыльных «Жигулях» переглянулись.
— Ну, посмотрел? — спросил тот, что был за рулем. — Она и
есть. Надежда Звонарева, начальник службы портье.
Второй зашелестел бумажками у себя на коленях, нашел нужную
и прочитал короткую справку. Ничего не сказал и кивнул.
— Тебе о ней много знать не нужно, — продолжал первый. — Вы
с ней виделись только один раз, на курсах в Лондоне. Ваш шеф, сэр Майкл
Фьорини, приглашал на стажировку сотрудников из всех своих офисов. Ты тогда
работал в Женеве.
— Да я помню! — возразил второй с досадой. — Почему у сэра такая
странная фамилия? Итальянец?
— Итальянец. Титул купил. Все отели над ним смеются, но
уважают. Он славный старикан.
— Почему мне о нем не говорили?
Первый усмехнулся, повернул в зажигании ключ и несколько
секунд послушал, как надсадно, словно из последних сил, стучит мотор.
— Успеется, — сказал он наконец. — Поехали. У нас еще
несколько точек.
Когда Надежда, переждав на перекрестке «красный»,
поворачивала налево, «жигуль» вырулил из подворотни, помигал какому-то не в
меру резвому джигиту, чтобы пропустил его, и покатил в другую сторону.
* * *
— Поэтому я от тебя и ухожу! — прокричала жена и очень
громко стукнула по столу белой чашкой с красным сердцем и надписью «Я люблю
Калифорнию».
У Дэна болела голова. Так сильно, как будто лопнули височные
кости, и все, что было внутри и называлось его мозгами, вывалилось наружу. И
теперь оно жарится на бешеном калифорнийском солнце, и скоро изжарится совсем.
— Зачем мы тогда сюда приехали? — спросил он. — Ты же так
хотела в Калифорнию! И у нас отпуск…
— Затем, что я не хотела говорить об этом дома, где так
много того, что мне дорого, — отчеканила жена.
Потом она подумала и достала из объемистой сумки книжицу,
сверкнувшую глянцевой обложкой прямо ему в глаза. Он чуть не застонал.
— Вот тут написано, что расставаться следует быстро и ни о
чем не сожалеть. — Она ловко и привычно пролистала тонкие страницы, нашла
нужную и провозгласила:
— «Расставайтесь легко и по первой необходимости!
Расставайтесь дома и на работе! Расставайтесь в офисах и на вечеринках! Но если
ваша связь была слишком долгой, лучше расставаться на нейтральной территории.
Там у покинутого вами человека меньше шансов закатить скандал и окончательно
испортить ваш день!»
Дэн Уолш вытаращил глаза. Даже голова перестала болеть.
— Ты бросаешь меня.., по инструкции?!
— А что?! — спросила жена воинственно. — Это очень хорошая
инструкция, и без нее я бы, может, и не решилась! И превратила бы свою жизнь в
ад.
Он подумал немного.
— А мою?
Жена уже читала свою книгу в глянцевой обложке — всерьез
читала, даже с упоением, и подняла на него глаза не сразу.
— Прости, не поняла?
— Мою жизнь ты не превратила в ад?
Она бережно закрыла томик, заложив палец на нужной странице.
Черт бы ее подрал с ее психологическими книгами! Должно быть, в муниципальной
школе города Топеки, где она училась, Библию читали с меньшим усердием!
— Дэн, — сказала она с чувством. — Твоя жизнь и так ад. Я
просто не хочу в этом участвовать, вот и все! Мне тридцать семь лет, я делаю
карьеру и планомерно иду к цели. У меня впереди долгая интересная дорога! А ты?
Кто ты? Ты просто неудачник!
— Я?!
— Именно ты, Дэн, — произнесла она с сожалением и остановила
проходящую мимо официантку:
— Кофе без кофеина, сахару не нужно, молоко и горячую воду
отдельно, пожалуйста. Кофе налейте в большую кружку, но только до половины, я
не пью слишком крепкий. Я сама разбавлю его водой до нужной консистенции.
Официантка кивала, улыбалась, потом отошла на безопасное
расстояние и сделала неприличный жест, с таким расчетом, чтобы Дэн видел, а его
жена нет. На официантской груди фартучек стоял колом, распираемый силиконом.
Должно быть, мексиканка. Они все, перебравшись в Штаты,
первым делом вставляют себе дешевые имплантаты.
— Ты постоянно в разъездах, Дэн Уолш! Госслужба не принесла
тебе никаких дивидендов, кроме расстроенной психики и рухнувшей личной жизни.
— Я полковник федеральной службы безопасности, и мне всего
тридцать девять.
— О'кей. Я знаю. Лет через десять ты станешь генералом и
поведешь ни в чем не повинных американцев убивать ни в чем не повинных сербов в
Ираке!
— Сербы в Сербии, — поправил ее Дэн Уолш неизвестно зачем. —
В Ираке иракцы. Ни в чем не повинные американцы здесь, дома.
— О'кей. — Она подняла правую руку, словно собиралась на
чем-нибудь поклясться. — В этих вопросах ты разбираешься лучше, чем я. Признаю.
— В каких вопросах?!
— В своих профессиональных, Дэнни, в профессиональных! Это единственное,
в чем ты вообще разбираешься! Единственное, что привлекает тебя в жизни, — это
Иран, Саддам, Фидель и несчастные сербы, против которых ополчился весь мир. Это
очень благородно, Дэнни, но великая Америка строится не только на внешней
политике. Великая Америка — это великие ценности.
— Я как раз охраняю одну из таких великих американских
ценностей, — пробормотал Дэн Уолш. — Президента. И моя работа не имеет никакого
отношения ни к сербам, ни к Саддаму!..
Но жене трудно было объяснить, что внешняя политика Штатов и
федеральная служба охраны, в которой работает он, не имеют друг к другу
никакого отношения. Она никогда этого не понимала, или понимала как-то
по-своему и с гордостью говорила на вечеринках-барбекю, что ее муж работает на
«безопасность страны».
Он с ней не спорил. Он никогда не спорил — зачем? Вначале он
был сильно в нее влюблен, и ему нравилось, что она им гордится, а потом
объяснять стало как-то глупо — не дура же она на самом деле, чтобы в сотый раз
повторять ей одно и то же!
Жена опять энергично вскинула руку. Откуда у нее взялись эти
дурацкие жесты, как у Дуче во время митингов в Риме?! Или в ее книжке сказано,
что такие жесты при расставании отвлекают внимание покинутого и мешают ему
закатить скандал и окончательно испортить ваш день?!
Попросить, что ли, виски?! Или здесь не подают? И после
порции «Дикого индюка» немедленно захочется курить, а курить запрещено везде.
