— Мама, она свидетельница по делу, и ее чуть не задушили.
— Боже мой, что ты говоришь. Макс! Как — чуть не задушили?!
— Мам, я сейчас не могу тебе это рассказывать.
— Ну хорошо! — Татьяна Ильинична пожала плечами и покрутила
коротко стриженной головой. — А ты где? Ты откуда с нами разговариваешь?
Максим Вавилов вышел из-за камина.
— Здесь я.
— Хорошо. Не время так не время. Хотя мне бы с тобой
обязательно нужно поговорить, — добавила она серьезно. — Отец очень переживает,
и вообще.
— Мам, я не могу с ним разговаривать.
— Это потом, потом, — торопливо сказала мать, и на лице у
нее промелькнуло огорчение. — Катя, но вы пообещайте, что непременно заедете к
нам в гости. Максим вас привезет. Вы из Питера, да? Мы с мужем очень любим этот
город!
— Мама, она не заедет!
— Нет, почему, — вдруг вступила Катя Самгина, которой надоел
Максим Вавилов, — конечно, заеду, спасибо. Я могу сама заехать, не нужно меня
везти!
— И я могу водителя прислать, — сказала Татьяна Ильинична. —
Макс, можно тебя на два слова?
И Катя осталась одна.
Комната была огромной, просто каких-то невероятных размеров.
Может быть, так чудилось еще и потому, что высоченные окна выходили на веранду
и там, где они были открыты, трава и сосны казались продолжением дома.
Она подошла к стене и потрогала ее рукой. Обыкновенная
беленая стена, прохладная и шершавая на ощупь. Вдоль стены стояли глиняные
горшки, в некоторых росла трава, а в других ничего не росло, а из одного,
широкого и плоского, торчали газеты и какие-то журналы. Пол был темный, гораздо
темнее стенных панелей, и там, где на него падало солнце, теплый, почти
горячий.
…Интересно, сколько нужно денег, чтобы купить такой дом? И
сколько нужно денег, чтобы содержать его?
Катя Самгина работала на телевидении и общалась с разными
людьми, разного достатка и общественного положения, и еще ни разу ни у кого не
видела такого дома.
Видимо, только старшие оперуполномоченные и учительницы
русского языка на пенсии могут себе позволить нечто подобное.
Она обошла камин со всех сторон, присела и потрогала рукой
коврик, переливавшийся в солнечном свете. Коврик оказался шелковый, и Катя пошла
дальше.
…Может, уехать? Вот прямо сейчас?.. Милиционеры, которые
живут в таких домах, лгут самим фактом своего существования!
А Катя Самгина не выносила лжи, несмотря на то что работала
журналисткой!
С улицы потянуло теплым ветром, откуда-то донеслось
стрекотание газонокосилки, и от сквозняка чуть приоткрылась дверь, за которую
удалились хозяева эдема и аркадии.
— ..должен поговорить! — настойчиво уверяла мать.
— Я ничего никому не должен, — отвечал сын.
— Но поговорить-то ты можешь?!
— Нет, мама, он взрослый человек и знает, что я никогда не
буду.., плясать под его дудку, черт возьми!
— Максим, это не правильно! Он твой отец! И кстати, кто эта
девушка? Зачем ты ее притащил сюда?
— Она свидетельница по делу. Ее нужно где-то передержать.
Катя усмехнулась, трогая рукой стену. Передержать — вот как!
Как будто она собака, которую некуда деть.
— Она чуть не погибла, а дело у нас так в управление и не
забрали — говорят, раз нет серии, сами и разбирайтесь. «Глухаря» — то никому
неохота!
— Макс, ты говоришь на каком-то птичьем языке, я ничего не
понимаю. И сколько она здесь пробудет?
— Сколько надо, столько и пробудет.
— Кому надо? Ей? Или тебе?
— Мне, — сказал Максим довольно громко. — Мам, ты прости
меня, но я уже большой мальчик.
— Большой мальчик, а с папой поговорить все никак не можешь!
— Ма-ма!
— Ну хорошо, хорошо. Но ведь ты никогда не привозил
свидетельниц по делу — я правильно называю? — к себе домой. Даже с
предыдущей.., свидетельницей по делу.., ты жил в бабушкиной «хрущевке».
— Это совсем не то, что ты думаешь, мама! И хватит уже!
— Боюсь, что это не то, что ты думаешь, сынок!
Катя Самгина опять усмехнулась и решила, что лучше всего
будет обнаружить свое присутствие.
— Я все слышу, — прошипела она в щель так громко, как только
могла. — Дверь открылась!
Голоса затихли, и через секунду в дверном проеме возник
Максим Вавилов.
— Если открылась, нужно было закрыть, — сказал он не слишком
любезно.
— Если бы я закрывала, она бы заскрипела, и вы все равно бы
поняли, что я подслушиваю, — объяснила Катя Самгина.
Татьяна Ильинична протиснулась мимо широкого Максимова
плеча, посмотрела на Катю и сказала задумчиво:
— Да. Умная девушка. Берегись, сынок.
Катя, усталая, серая, с бинтом под водолазкой, в которой ей
было жарко, но зато она закрывала шею, вдруг вспылила.
— Ваш сын в полной безопасности, — выговорила она с ледяной
отстраненностью в голосе. — Я не сплю с милицией, гаишниками, ветеринарами и
службой горгаза.
— Ого, — задумчиво произнесла Татьяна Ильинична, пристально
ее рассматривая, а Максим Вавилов почему-то засмеялся.
— Кроме того, я замужем, и мой муж прекрасный, успешный
человек…
— Зачем вы врете? — неожиданно спросил старший оперуполномоченный.
— Я же видел ваш паспорт! Вы давно в разводе!
Катя Самгина, ненавидевшая ложь, смешалась:
— Да, но мой второй муж… Я вышла замуж сразу после развода…
— И опять врете, — скучным голосом сказал Максим Вавилов. —
Нету у вас второго мужа.
— Штампа нет, но у меня есть гражданский муж!
— И этот гражданский муж ни разу за все время, что вы были в
больнице, вам не позвонил?!
— Откуда вы знаете, что он не звонил?! Да он каждый день
звонил!
— Ваш телефон у меня, — напомнил Максим Вавилов. — И никто
не звонил, кроме неких Нины Ивановны и Надежды.
— Пожалуй, я поеду, — заявила Татьяна Ильинична решительно.
— Вы тут пока разбирайтесь, у кого есть муж, у кого нету, а я поеду. Отец там
один, а нам завтра в Италию лететь, и чемоданы не собраны. У Макса мужа нет,
это я точно помню.
— Мама! Что за шутки!
— До свидания! Катя, надеюсь, вы заглянете к нам до отъезда
в Санкт-Петербург. Мы вернемся из Рима в субботу. Я передам вашей бабушке
гостинцы. Все-таки мы коллеги!
