«Утро туманное, утро седое, нивы печальные, снегом покрытые.
Нехотя вспомнишь и время былое, вспомнишь и лица, давно позабытые!..»
«Возьму Катю, и поедем-ка мы с ней на машине в Питер», —
вдруг подумал Максим Вавилов.
Такая красота.
Деревья будут облетать потихоньку, и все вокруг будет
красным, багряным и желтым, и пустая дорога вся впереди, как жизнь!.. Мы выедем
рано, чтобы долететь до Твери, пока еще не пошли фуры и не вылезли на работу
местные запаленные грузовички с полными кузовами картошки и капусты. Мы станем
ехать и читать названия деревенек, и они будут нам нравиться — Малые Вяземы,
Омутищи, Долгие Бороды! Мы будем болтать, слушать музыку, и все, что мы скажем
друг другу, будет нам интересно — мы ведь ничего толком не знаем о том, кто как
жил, что делал, что видел, до того, как мы наконец-то повстречались!..
И впереди у нас будет светлое и радостное будущее. И
главное, долгая жизнь!..
И тут он очнулся.
Лейтенант Бобров смотрел на него вопросительно, а Василий
Игнатьевич жалобно, и он вдруг возненавидел себя за свои слюнтяйские мысли.
Мало того что «шеф русского сыска», так еще и романтик, черт
тебя побери!..
— Так чего с биографией-то, юноша? — спросил он неприятным и
громким голосом — от отвращения к себе. — Не учимся, не работаем, без
регистрации проживаем? Промышляешь чем?
— А.., вот с ребятами.., мотоцикл кому перегнать, кому
помыть, кому спицы поменять… Там, в Мневниках, где байкеры крутые… Ну, и мать
присылает.
— Мать тебе из Саратова присылает в Москву деньги, чтобы ты
в Мневниках с байкерами тусовался?!
— Да она думает, что я в институте учусь! В финансовом. Ну,
в платном, в смысле!
— А ты ей, значит, врешь?
Юноша повесил голову, украшенную диковинной шевелюрой, и
поскреб под майкой. На нем была майка и какие-то лиловые шорты, больше похожие
на семейные трусы.
— Обучение твое в финансовом на сколько тянет? Мать сколько
дает?
Юноша затравленно глянул на Максима.
— В месяц триста долларов.
— Елкин корень, — присвистнул Максим Вавилов, — в Саратове
на эти деньги можно жить и горя не знать!..
— Вы меня не убивайте, — попросил юноша. — Она не переживет.
Мать, в смысле.
— Сэкономит сильно! — рявкнул оперуполномоченный. — Говори,
что было, когда ты подъехал, а у подъезда труп! Ну, говори сейчас же!
Он все никак не мог понять, почему так злится, а когда
понял, озверел окончательно.
Этот юноша, который казался ему младше лет на триста, этот
придурок, завитый барашком, стручок в лиловых трусах, недоросль, обмылок,
напоминал ему.., его самого!..
Масштабы немного другие. Суть одна и та же.
Мать дает деньги, чтобы ребеночек выучился в финансовом,
получил профессию и зажил как человек. Ребеночек, конечно же, гораздо лучше
матери знает, что он должен делать — кататься на мотоцикле и с байкерами
куролесить, — но деньги тем не менее берет исправно.
Родители Максима тоже надеялись, что он получит профессию и
станет работать с отцом, но он лучше знает, что должен делать — писать бумаги,
выезжать на огнестрелы и поножовщины, разгребая, таким образом, дерьмо и
несовершенство мира. Деньги тем не менее он тоже берет у родителей исправно!..
— Я подъехал, на дорожку завернул, где лавочки стоят, и тут
он лежит, и она над ним. Она на корточках сидела, — быстро заговорил юноша.
Иногда он останавливался и шумно сглатывал. — Рядом с трупом, в смысле.
— Откуда ехал, во сколько подъехал, с кем был, — приказал
Максим Вавилов.
— С Воробьевых гор ехал, там туса была, во сколько — не
помню, и один я был, — отрапортовал юноша.
— Ну, в два, в три, в шесть утра? Приблизительно! Или,
может, днем?!
— Да четвертый час был! Точно, четвертый, потому что Серега
на часы смотрел, когда с Воробьевых двинули, и сказал еще, что у гаишников
сейчас пересменок, можно мухой долететь, все равно никого нету!
— Дальше что было?
— Ну, зарулил я сюда, а тут, под лавкой, мертвец, и ни одной
живой души нет! Только девка эта с третьего или со второго этажа рядом с ним, и
глаза у нее бешеные были! Она мне говорит: телефон есть, давай, в милицию
звони! А я что, лох, что ли?! Какая мне милиция, когда я тут на птичьих
правах?! Я ей говорю — какие менты, дура?! Сама небось приезжая, труп нашла и
хочешь в ментуру звонить! Да загребут они тебя, даже разбираться не станут, ты
его замочила или не ты, блин! Пошла, говорю, вон отсюда, и думаю, сейчас уеду!
Даже газ дал, ей-богу, уехать хотел!..
— А чего ж не уехал?
— Так она вцепилась и не дала!
— Как не дала?!
— Я думал, косуху порвет, так вцепилась! И еще говорит — я,
мол, восточными единоборствами занималась, ты, мол, только попробуй дернуться,
я тебе руку сломаю!
— Во дает свидетельница! — тихонько сказал лейтенант Бобров.
— Зачем ты ей был нужен?
— Да чтоб ментов ждать! Одна, говорит, я боюсь при трупе! Не
могу, говорит, плохо мне! Стой тут, а я ментам позвоню! И позвонила, дура,
дура, блин!
Максим все никак не мог понять, в чем состояли сложности
Василия Игнатьевича.
— А ты чего не уехал, если хотел?!
Тут юноша вдруг замолчал, шмыгнул носом и стал смотреть в
пол.
— Да говорю же, не девка, а ниндзя! Она.., короче, когда я
на мотоцикл сел, она меня.., ну, короче, в ухо ударила! Потом неделю болело,
вот как залепила, зараза!.. Я даже с мотоцикла упал!
Тут Максим Вавилов захохотал, и Вова Бобров захохотал тоже.
Ай да Катя Самгина, питерская журналистка! Ай да молодец!
Крутому байкеру в ухо залепить, так, чтобы тот с мотоцикла
грохнулся, — это не шутки, это уметь надо!..
Сильная, значит. А раз сильная, да еще какие-то единоборства
поминала, вполне возможно, могла и задушить!
Тогда зачем вся канитель с байкером, с милицией?! Задушила,
и делу конец!
— Я упал, а она звонить стала! А я стал просить ее, чтобы
она меня отпустила, когда менты подъедут, чтоб не видели они меня! Ну не могу я
с ментами, у меня ни прописки, ни регистрации, ничего нету!.. И не работающий
нигде! И я думал, что этого, который лежал, она сама и того…
— Чего? — переспросил Максим Вавилов.
— Ну.., убила она его!
— А как она его убила? У нее в руках пистолет был или,
может, топор? Или лом?
