Она помолчала.
— Да.
— Тогда я поехал. Пока.
Он поднялся, похлопал себя по карманам, проверяя, на месте
ли ключи от машины.
— А мой чемодан?
— Я попрошу официанта отнести его. Может, оставить тебе
наличных?
— Дэн, перестань обо мне заботиться! Ты больше не мой муж!
— Ах да! — Он улыбнулся. — Я и забыл.
Он обошел стол и поцеловал ее, просто коснулся губами
прохладной щеки.
— Пока. Будь счастлива.
— Ты тоже.
— Я постараюсь.
И он вышел из кафе под бешеное калифорнийское солнце, и
подозвал официанта, и распахнул багажник «Навигатора», откуда сразу же пыхнуло
жаром и горячей синтетической вонью, как будто там случился пожар.
Телефон у него зазвонил, когда он уже садился в машину.
— Дэн Уолш слушает.
— Дэнни, возвращайся в Вашингтон, — не здороваясь, приказал
начальник личной охраны. — У нас проблемы с русским визитом.
— Какого рода, сэр?
— Появилась информация, что русские могут устроить нам
сюрприз. Возвращайся, мы должны успеть подготовиться.
— Шеф в курсе, сэр?
— Ты первый, кого я ставлю в известность, Дэнни.
— Я ценю это, сэр.
Говорить или не говорить о том, что его только что бросила
жена?.. Говорить или подождать?.. Ведь все еще может измениться, и тогда он
окажется в идиотском положении.
Ничего не изменится, подсказал в изнеможении больной от
солнца и горя мозг. Все, Уолш. Это конец истории, продолжения не будет.
— У меня небольшие личные проблемы, сэр, — отчеканил он в
трубку. — Я смогу вернуться в Вашингтон только завтра к вечеру.
Начальник помолчал.
— Серьезные или все-таки небольшие, Дэн?
— Серьезные, сэр.
Опять пауза.
— Хорошо. Жду вас завтра к вечеру, полковник.
— Благодарю вас, сэр.
Он бросил телефон на соседнее кресло, где обычно сидела его
жена, когда они ездили вдвоем, рванул с места и вылетел на калифорнийское
шоссе.
Кафе, где они сидели, все уменьшалось в зеркале заднего
вида, а потом дорога вильнула, и оно пропало вовсе.
— Вот и все, — сказал сам себе полковник Уолш. — Конец
истории.
* * *
— Я так больше не могу!! — прорыдала она из ванной. — Я
больше ничего не желаю слушать про твою работу и про то, что ты делаешь
карьеру, Колечка! Я от тебя ухожу, и можешь быть абсолютно свободен! Просто как
ветер!
— И проваливай куда хочешь! — тоже проорал он, схватил с
захватанного руками стеклянного столика пачку сигарет и вытряхнул одну.
Остальные рассыпались. — Мне все равно! Если ты не понимаешь, что я получил
повышение, значит, скатертью дорога!
— А мне-то что от твоего повышения?! — Она выскочила из
ванной и буйствовала в коридоре. Глухо падали какие-то вещи, словно она швыряла
в стену валенки. — То у тебя тренинги, то у тебя учеба, то у тебя командировки
по три месяца! С этой учебы ты приезжаешь вечно пьяный! Чему вас только учат-то
там, на учебе этой?! Ребенок забыл, как отца зовут, а я забыла, когда мы в
последний раз в театр ходили!
— А при чем тут театр?!
— А при том, что я не нанималась к тебе уборщицей и
кухаркой! Я хочу жить, как все люди живут, я хочу по выходным на дачу ездить!
— Далась она тебе, дача эта!
— Далась, представь себе! И ребенок на свежем воздухе, и
родителям приятно! Только мы на дачу не можем, у нас папочка карьеру делает!
— А тебе бы только мамочке своей угодить! Ты и дачу эту
придумала, только чтобы мамочка была довольна! А у тебя муж есть! Есть или нет?
— А я не знаю!
Она выскочила из коридора и стала в дверях. Халат
распахнулся на груди, и она воинственно его запахнула, будто опасалась за свою
честь и готовилась отстоять ее.
— Да, вот не знаю, есть у меня муж или нету!
Он ползал по ковру и собирал сигареты, из которых сыпалась
желтая табачная крошка. Руки у него тряслись. Он и впрямь вчера перебрал, когда
праздновали его повышение и отъезд в Питер.
Вчера перебрал, а сегодня жена вдруг задумала с ним
разводиться! Просто невезуха какая-то!
— Что ты там ползаешь?! Что ты там лазаешь?! Ты всю душу из
меня вытянул!
— Я из тебя?! Да это ты со своей мамочкой житья мне не
даешь, а я, между прочим, только для тебя и стараюсь! Стал бы я жилы рвать,
если бы ты меня не пилила, чтобы мы жили, как люди живут?! И чего тебе не
хватает?! Машина есть, квартира есть, все есть! Ребенок в приличную школу
ходит! Что ты все ко мне цепляешься?! — Он собрал все сигареты, бережно ссыпал
их на захватанный стеклянный столик, выпрямился.
Жена все стояла в дверях, и вид у нее был какой-то на
редкость убитый, непривычный для нормального семейного скандала, случавшегося
каждую неделю.
— Ты жилы мне рвешь, бабник проклятый?! Мне чего не
хватает?! А того не хватает, что я замуж выходила, чтобы счастливой быть, а не
чтоб всю жизнь за тобой прислугой ходить! В Питер он уезжает, посмотрите на
него?! У тебя там баба, что ли, в Питере этом проклятом?!
— Какая баба, чего ты пристаешь ко мне с этими бабами,
дура?!
Тут вдруг она куда-то метнулась, пропала с глаз, и он
получил передышку.
Он вытер со лба унизительный скандально-алкогольный пот,
облизнул сухие губы и посмотрел по сторонам. Ему страшно хотелось пить, и руки
все еще дрожали, и он знал, что «в баре» — так назывался полированный ящик с
откидной крышкой — должна быть бутылка коньяку. Он давно бы уж тяпнул для
облегчения своего нынешнего положения, но не решался, знал, что, если она
увидит, скандал разгорится с новой силой, а ему бы полежать и, может, уснуть.
— В Питер он уезжает! — доносилось из коридора. — Поглядите
на него! А я-то, дура, все думала, что этого быть не может! И мне ведь говорили,
что в этих гостиницах ваших только один секс кругом, и больше ничего, а я не
верила! И маме не верила, но она тоже говорила!..
Он послушал-послушал и мелкими шажками приблизился к «бару».
Если она еще какое-то время будет копаться в коридоре, пожалуй, можно успеть!
Аккуратно, чтобы не стукнуть, он потянул дверцу на себя. Она поддалась не
сразу, за стеклом задребезжали рюмки, и он на секунду замер.
— Ты мне всю жизнь испортил, всю мою молодость забрал, а
теперь я, значит, не гожусь?! Теперь, значит, ты девчонок молоденьких хочешь?!
Я уж и забыла, когда он в последний раз со мной спал, а тут,
здрасте-пожалуйста, какой герой-любовник в нем открылся!
