— А за мужем? — спросила Надежда. — За мужем бегать можно?
Умолять его вернуться? Строить всякие козни, чтобы он пришел обратно, можно?
— И должно! — с силой сказала соседка. — Вы вверяете себя
человеку, и, если он оказывается скотом, вы должны научить его, что он человек,
а не скот, и вернуть его в человеческое состояние! В этом состоит ваша главная
жизненная задача! И вы не вправе перекладывать тяжелую работу на чужих людей и
посылать их разбираться с вашими делами! И вы не вправе вертеть хвостом перед
другим мужчиной, если вы уже выбрали одного и даже вышли за него замуж!
— Я никого не хочу держать силой! — закричала Надежда. — И я
никого не посылала за Павлом! И я никого не просила мне его вернуть!
Воцарилась тишина.
Марья Максимовна тяжело дышала и даже оперлась рукой о стул,
как будто ее не держали ноги.
Надежду вдруг поразило, какие у нее страшные руки. Как у
ведьмы — со скрюченными пальцами, слоистыми желтыми ногтями, с узлами синих
выступающих вен и словно изъеденной чем-то кожей!
— Извините меня, — фальшиво сказала Надежда, косясь на ее
руку. — Но мне даже и в голову не приходило, что я.., использую американца,
чтобы вернуть Павла, или верчу перед ним хвостом! Он просто часть моей работы.
— Я не сомневаюсь, дорогая.
— Извините, — повторила Надежда.
Ей очень хотелось вернуться домой и поскорее запереть за
собой дверь.
— Не за что извиняться, дорогая! Это я повела себя
несдержанно!
Не зная, что делать дальше, Надежда кивнула соседке, потом
осторожно пожала ее холодную уродливую руку, лежавшую на спинке стула, и быстро
ретировалась.
И что на нее нашло?! Куда понесло?! На своей работе она
давно научилась сдерживаться, что бы ни вытворяли окружающие люди!
Если не можешь себя контролировать, повторяла Лидочка, тогда
твое призвание вовсе не гостиничный бизнес, а озимые и пасленовые. Вышел в
поле, посмотрел налево, посмотрел направо, ну, если приспичило, высказал им,
пасленовым, все, что о них думаешь, послал их куда подальше и пошел на соседнее
поле, где озимые. А когда с людьми работаешь, говорила Лидочка, лучше язык себе
начисто откуси, но сдержись!
А Надежда не смогла сдержаться! Что-то очень оскорбительное
было в речах соседки — то ли то, что она «вертит хвостом» перед американцем, то
ли то, что она должна бежать за Павлом и умолять его вернуться!
После того, как он велел ей сегодня изъять упоминание о нем
из ее личного дела!..
Картошку варить было уже поздно, и Надежда, трясясь от
злости, наелась колбасы с хлебом, от чего в животе стало еще более муторно и
противно.
Потом она долго смотрела телевизор и, кажется, заснула,
потому что проснулась от того, что тот гудел на одной ноте — требовал, чтобы
его выключили.
Надежда выключила телевизор — пульт свалился на пол — и
зевнула. Даже поднять с пола пульт у ее не было сил. На часы она старалась не
смотреть, чтобы не расстраиваться. Наверняка уже глубокая ночь, утром рано
вставать!
Решив, что от всех напастей ей поможет только ванна, очень
полная и очень горячая, она открыла воду, от души полила из флакона — пена была
нежно-зеленого цвета, пахла хвоей и сразу поднялась горой — и улеглась в
душистую горячую влагу, как в облако. Воду она не выключала, чтобы она особенно
не остывала, и поэтому не услышала, как тихонько приоткрылась входная дверь и
как щелкнул замок, когда она закрылась.
Вода лилась, шумела в трубах, и Надежда замурлыкала песенку
про тучи в голубом, зачерпнула полную горсть пены и положила ее себе на
макушку. Пена тут же потекла, попала в глаза, и Надежда стала лить себе на
голову из душа.
Привидение в белом саване бесшумно прошло по комнатам и
остановилось перед дверью в ванную, где Надежда плескалась, пела и ничего не
слышала. Да и в старых питерских домах толстые стены и массивные двери, вряд ли
можно расслышать, как по дому гуляет.., привидение.
Надежда даже не поняла толком, что случилось.
Свет погас, перед залитыми водой глазами мелькнуло что-то
белое, как будто крылья взмахнули, и она ушла под воду, словно сама по себе.
Она выворачивалась, боролась, но привидение, державшее ее за
ноги, было сильнее и не отпускало.
Сознанием Надежда понимала, что вдохнуть — значит
захлебнуться, но инстинкты приказывали вдохнуть, и вода полилась в нее, и она
перестала сопротивляться.
Жалко, что все кончилось так быстро, успела подумать Надежда
Звонарева.
* * *
У Дэна Уолша болела спина и слипались глаза. Он сидел перед
монитором несколько часов, лениво щелкая мышью и переключая каналы, на которые
были выведены изображения всех камер.
Не было никакой необходимости делать такую дурацкую работу,
но еще самый первый его начальник говорил, что если подчиненные не справились с
задачей, значит, по всей видимости, виноват начальник. Задача может быть или
невыполнимой, или слишком трудной, или не правильно поставленной.
Если подчиненные не справились с задачей, есть только один
выход — решить ее самому, какой бы простой, тупой или трудоемкой она ни
казалась. И только если ее удастся решить самому, тогда можно будет требовать
решения от подчиненных, объяснить им ошибки, показать наилучшее и наипростейшее
решение.
На то ты и начальник, а они подчиненные!..
Морской пехотинец, стоявший у дверей навытяжку, кажется,
начинал время от времени дремать с открытыми глазами, и Дэну это тоже было
очень хорошо знакомо. Бывало, и он так дремал во время длинных и бессмысленных
дежурств!
Ему было жалко пехотинца, но отпустить его он не мог — как
там говорят русские? Взялся нести ношу, значит, неси до конца? Впрочем, там
была не ноша, а нечто, за что нужно браться, то ли гуж, то ли буй, какое-то
смешное слово, Дэн никак не мог его запомнить!..
Он снова перелистал все каналы. Монитор послушно выдал
изображение. Коридор, коридор, коридор, еще коридор.
Пусто, пусто, пусто. И здесь пусто.
Все спят.
Лифты, лифты, центральный лифт. Лестница.
Центральный подъезд, служебный подъезд, въезд на стоянку,
ворота. А это… О господи, что это такое?!
Дэн Уолш подскочил в кресле, пехотинец проснулся, со стола с
грохотом упала рация.
Дэн никак не мог сообразить, а потом сообразил.
Это физиономия майора Флеминга, который заснул в холле
третьего этажа рядом с недавно смонтированной камерой. Майор спит в кресле, а
над ним висит камера и снимает.
Неужели у майора такая отвратительная рожа? От нечего делать
Дэн Уолш посмотрел так и эдак, а потом вывернул шею и посмотрел еще сверху
вниз. Да, ничего не скажешь. Отвратительная.
