Он еще потянул дверцу и увидел длинное горлышко вожделенной
бутылки темного стекла, с золотистой умиротворяющей пробочкой.
Он покосился на дверь и облизнул пересохшие губы. Еще одно
движение, и он ловко вытянет бутылку, открутит пробку и.., и…
— Я тебе покажу Питер, козел вонючий! Я с тебя три шкуры
спущу и голым в Африку пущу, и ни в какой Питер ты не поедешь!.. Карьеру он
делает для меня, посмотрите все на него! А то, что ребенок растет сиротой, ему
наплевать!
Он подцепил бутылку, которая вдруг стала выскальзывать из
потных пальцев, и пришлось подхватить ее другой рукой, в этот момент крышка
«бара» поехала в пазах и уже готова была стукнуть, но он прижал ее животом и не
дал!..
Ну, господи благослови, теперь самое главное быстренько,
аккуратненько, глоточек, сначала большой, а потом, второй, можно и поменьше, уж
и от первого полегчает!
Он сорвал золотую фольгу, скрутил крышку, покосился на дверь
и, держа бутылку двумя руками, понес ее к жаждущему, пересохшему рту.
И не донес.
— Ах вот оно что! А я-то думаю, что он затих, а он тут
коньячком догоняется! Поставь бутылку, урод!..
И она кинулась и вырвала сосуд с живительной влагой из его
слабеющих рук!
— Верни! — тяжело дыша, велел он. — Верни сейчас же!
В одной руке у жены была бутылка, в другой какой-то конверт.
Она прижала конверт подбородком и показала ему фигу:
— А это видел?!
— Верни, кому говорю! Зараза!..
— Я зараза?! Это я зараза?! Это ты зараза! И не подходи ко
мне! Не смей ко мне подходить!
Так как он надвигался на нее с явным намерением отобрать
бутылку, она проворно отступила, перехватила конверт и швырнула ему в лицо:
— На! На! Гляди на себя! Господи, позор, срам какой! Я не
переживу, не переживу-у-у!..
И тут она вдруг заревела так горько и от души, что он даже
перепугался немного.
Он остановился, не дойдя до жены несколько шагов, покосился
на бутылку у нее в руке и спросил хрипло:
— Ты чего ревешь?
— А ты посмотри-и-и! Вон, вон посмотри, бесстыжая твоя
рожа!.. — И пальцем ткнула в ковер, по которому разлетелись какие-то
фотографии.
Наклоняться было невыносимо — вчерашний алкоголь, еще не
весь перекочевавший в почки и печень, потек в обратную сторону и заплескался
где-то у глаз, отвратительный, кислый, разъедающий внутренности.
— Это чего такое?
— А ты посмотри, посмотри как следует!
Он поднял с пола фотографию и посмотрел. В глазах было
мутно, в желудке гадко, и пришлось взяться рукой за сервант, чтобы не упасть.
На фотографии были какие-то огни, которые резали его и без
того изрезанный мозг, и еще какая-то целующаяся парочка.
— Да чего это такое-то?!
— Ты что?! Прикидываешься?! За дуру меня держишь?! Нашкодил,
как паршивый кот, так хоть имей смелость признаться!
— Кто шкодил-то?! Я, что ли?!
— А не ты?!
Фотография снова сверкнула ему в лицо приторным глянцем, и
огни на ней вдруг показались смутно знакомыми, и парочка тоже, и он вдруг весь
налился холодным потом.
Неужели?!.. Неужели?! Да как это может быть?!.
— Ну что? — презрительно спросила жена, наблюдавшая за его
лицом. — Узнал, Колечка? Или как?
Он тяжело дышал, и вдруг с левой стороны груди что-то так
закололо, что он привалился к серванту плечом. Там опять зазвенели рюмки.
— Что-то, Колечка, лица на тебе нет, — прошипела жена
злорадно. — Чего это ты взбледнул так вдруг?
— Где ты это.., взяла?!
— А это, Колечка, — она подошла и вытащила фотографию у него
из пальцев, — нам добрые люди в почтовый ящик положили! Я думала, опять рекламу
кинули, а тут вдруг такое!.. Да ты еще самого интересного не видел,
остренького!
Она наклонилась, подобрала несколько фотографий и стала
тыкать их ему в лицо.
— Нет, ты полюбуйся, полюбуйся!.. Прямо голубь с голубицей,
сладкая парочка! Вот и в постельке снимочек есть, во всей красе! Да что ты
морду-то воротишь, ты любуйся, любуйся!
Он отворачивался, потому что смотреть был не в силах.
Какая сука это сделала?! Кто мог так его.., подставить?! И
они с Натусей не заметили ничего, никакой слежки!
Выходит, все время, что они плавали на пароходе, их кто-то
снимал?! И в каюте снимал?! И в постели?! И в ванной?!
Одним глазом он покосился на фотографию, которой жена все
тыкала ему в лицо.
Ну да, их каюта, вон и Натусин лифчик белеет, который она
зашвырнула на стол, когда он…
Кровь бросилась ему в лицо!..
— Чего ты молчишь, как истукан? Это так ты на учебу и на
семинары ездишь?! Это так ты для семьи стараешься?! Лахудру какую-то подцепил и
укатил с ней трахаться!
Он хотел было обиженно возразить, что Натуся никакая не
лахудра и уж точно получше будет, чем его женушка драгоценная, но вовремя
поймал себя за язык.
Жена не отводила от него глаз, лицо у нее было залито
слезами, волосы торчали немытыми кудельками.
О господи, за что мне это все!..
— А теперь он в Питер навострился! Дела у него там! Какие
там у тебя дела?! Лахудра твоя тебя там ожидает, на Московском вокзале?! Все
глаза проглядела, букетик заготовила?!
Он молчал. Первый раз в жизни он не знал, что говорить. То
есть решительно не знал. Никогда раньше его мелкие грехи, его шалости и
похождения не были.., запечатлены на пленку. Жена могла подозревать его сколько
угодно, вместе со своей мамашей, черт бы побрал их обеих, но доказательств-то —
накося выкуси! — нету! Нету, хоть вы тресните обе! А мне какая разница, что вы
там такое себе напридумывали?! Я работаю в отельном бизнесе — и звучит
престижно, и свобода полная, жена-бухгалтерша все равно никогда не разберется,
правда ли на сегодня семинар назначили или не назначили, а может, банкетная
служба юбилей своего менеджера отмечает, и все остальные службы там обязаны
быть кровь из носу!
Фотографии, раскиданные по вытертому ковру, были
отвратительны, как пятна химической краски. Кажется, они даже воняли краской, а
глянцевый блеск проникал в глазные яблоки и жег, жег!.. Как это так вы шло, что
они с Натусей не заметили никакой слежки?! Как они были беспечны и свободны в
своей любви! Как они тратили драгоценные, сладостные секунды друг на друга,
пока вмешательство жестокого мира не остановило их так.., болезненно и остро!
