Секунды падали, как капли — кап, кап, кап.
Одна, две, три… Десять… Тридцать… Семьдесят.
Надя не приходила в себя. То, что он делал с ней по всем
правилам экстренной помощи, не помогало, а никаких специальных средств у него
не было!
Ну, еще! Ну, давай! Ну, давай же!..
Одна, две, три… Тридцать… Шестьдесят.
Она жива, он знал это совершенно точно. Он даже знал, что
она видит, думая, что уже умерла! Она видит луг до горизонта, море зеленой
травы, и по ней несутся свободные и прекрасные дикие лошади!..
Ну, давай! Дыши! Ты не умерла! Это тебе показалось!
Я опоздал, я виноват, но помоги мне! Помоги мне хоть
немного!!
И опять секунды, или капли, он уже перестал понимать — кап,
кап, кап.
— Ты не умерла, — сказал он сквозь зубы. — Слышишь?!
И ударил ее по щеке, раз и потом еще раз, и голова у нее
сваливалась на сторону, как у неживой, но он не мог просто так отпустить ее.
— Дыши! — закричал он, как будто она могла его слышать. —
Ну?!
И ударил еще.
Ему вдруг показалось, что веки у нее дрогнули. Ему было
жарко, пот заливал глаза, он вытер его и посмотрел еще раз.
Черный от удушья рот вдруг искривился, веки сошлись, и он
быстро перевернул ее на бок. Вода выливалась из нее толчками, и, пока Надю
рвало, он держал ее на боку, не давал перевернуться, а потом перехватил так,
что она свесилась головой вниз, и сдавил ей живот.
Он не мог себе представить, что в обычном человеке может
поместиться столько воды! Словно она выпила реку.
Ее желтые пальцы, сведенные судорогой, вцепились ему в руку,
и, придерживая ее, он чувствовал, как они теплеют, или ему так казалось?
Потом она дышала открытым ртом, коротко и хрипло, и долго
пыталась что-то сказать и не могла, а затем все-таки выдавила:
— Я умерла?
— Нет.
— Мне плохо.
— Я знаю.
Телефон был в нагрудном кармане, и Дэн никак не мог достать
его. Он вынул его зубами, а потом перехватил свободной рукой.
— Майор?
— Здесь, сэр.
— Привезите доктора Бенвика на Каменноостровский проспект,
сорок три. Пусть захватит реанимационный набор.
— Сэр?!
— Нападение на русскую, начальника службы портье.
— Она.., жива, сэр?
— Да. Поторопитесь, майор.
— Мне не надо в реанимацию, — прохрипела русская. — Ты мне
уже сделал искусственное дыхание.
Дэн Уолш взвалил ее на плечо и понес в комнату, зажигая по
всей квартире лампы. Из нее все еще текла вода, и за ними оставался мокрый
след. Он положил ее на диван и прикрыл первым, что подвернулось ему под руку —
скатертью со стола. Когда он сдергивал скатерть, на пол посыпались какие-то
чашки, на которые он не обратил никакого внимания.
— Я не знаю, что случилось, — выговорила Надежда с усилием.
— Какой-то белый саван.., и свет везде погас…
— Я знаю, что случилось, — сказал Уолш. — Не разговаривай.
— Дэн? — вдруг хрипло удивилась Надежда Звонарева. — Это
ты?! Ты меня спас?
— Сейчас приедет врач.
Она кивнула и несколько секунд лежала молча, подняв к
потолку восковой нос. Он смотрел на нее. На голых лодыжках, куда не доставала
скатерть, у нее проступали синяки.
— Я жива? — спросила она, не открывая глаз.
— Да.
— Ты меня спас?
— Я вытащил тебя из ванны, в которой тебя топили.
Она открыла глаза и посмотрела на него.
— Я плохо соображаю, — пожаловалась она.
— Я тоже, — поддержал Уолш.
— Кто меня топил, Дэн?
— Показать? — спросил он с яростной любезностью и раздул
ноздри. — Сейчас, одну минуту.
И ушел в ванную.
Сегодня очень плохой день. Сегодня день сплошных неудач.
Говорят, что так бывает, но у него это в первый раз.
Он ловил террористов и поймал не в меру резвых
гомосексуалистов. Впрочем, одно другого стоит!
Он потерял ключ, который существует в единственном
экземпляре.
Если бы он его не потерял. Надежды Звонаревой, о которой он
романтически мечтал в машине, пробираясь по спящему городу, не было бы в живых.
Он знал, что ей угрожает опасность, и знал, какого рода эта
опасность и от кого исходит, но ничего не предпринял.
Он был уверен, что у него есть время, не слишком много, но
есть, и просчитался!.. Раз за разом он ошибается, и его ошибки чуть было не
стоили жизни человеку. Женщине, к которой он был почти неравнодушен!
Полковник Уолш за шиворот поднял с пола убийцу в мокром
белом саване — тот послушно поднялся — и повел его в комнату.
Надежда, прикрытая скатертью, лежала на диване, и глаза у
нее были крепко зажмурены.
— Ты хотела посмотреть, — грубо сказал Уолш по-русски. — Я
могу тебе показать.
И он сдернул саван.
Медленно-медленно Надежда повернула голову и взглянула. На
лице у нее не отразилось ничего, она только с трудом сглотнула.
— Марья Максимовна, — выговорила она устало. — Но зачем
вы?..
Дэн подвинул стул и приказал старухе:
— Сядьте. Если вы упадете, я не стану вас поднимать!
Да где этот чертов Флеминг с доктором Бенвиком?!
Старуха медленно опустилась на стул. Первый раз в жизни
Надежда видела ее без шали. На ней были вполне современные тренировочные штаны
с завязками и майка с короткими рукавами. Она выглядела как самая обыкновенная
бабка, которая тащила с рынка покупки и попала под дождь.
Обыкновенная, но не до конца, подумала Надежда, однако у нее
не было сил разбираться, что не так. Она снова закрыла глаза. Марья Максимовна
тяжело дышала.
Дэн Уолш молчал.
— Почему? — не выдержала Надежда. — За что? Мы же с вами
дружили. Вы меня с Лидочкой познакомили. Я вам печенье покупала!..
Тут она заплакала, закашлялась и прижала скатерть ко рту,
чтобы не вырвало.
— Грехи отцов, — сказала старуха мрачно. — Грехи отцов падут
на детей. Так оно и вышло.
