В институте Коля Саньков читал много переводной литературы —
такая только-только появилась, и в его неокрепшем мозгу плохие тогдашние
переводы оставили неизгладимый след. Коля был уверен, что «высокий штиль»
переводных романов и есть самый правильный способ выражать свои мысли и
чувства.
Его жена — тогда она еще была не жена — приходила в восторг,
когда он говорил ей, что готов «целовать ступеньки, по которым она поднимается»
к себе на второй этаж, или что «цвет японских ирисов напоминает цвет ее глаз,
когда она смотрит на уходящее солнце».
Какие такие «японские ирисы», он знать не знал, и «целовать
ступени» хрущевского дома представлялось ему занятием сомнительным во всех
отношениях, но она клюнула! Она клюнула и поверила в то, что он испытывает к
ней любовь «как в романе»!..
Слова были как в романе, а с любовью вышла незадача.
Сначала было еще ничего, а потом ребенок, проблемы, заботы,
денег вечно нет, он вечно в отъезде или задерживается, она всегда недовольна, и
пошло-поехало!..
Но самое смешное и любопытное, что все женщины, с которыми
он спал, клевали на то же самое — на «японские ирисы», на то, что в волосах
«капли воды, как бриллианты», на то, что по пляжику реки Пехорки, заваленному
пивными банками и пакетами из-под чипсов, она идет, как «королева красоты, и
все остальное убожество меркнет перед ней». Еще очень клевали, когда он
открывал дверцу машины. О-о, это вариант беспроигрышный!
— Не-ет, это ты мне объясни! Объясни, в какое дерьмо нас
втравил! Что это за макака?! Откуда она взялась?! И может, она больная, они
сейчас все зараженные, кто СПИДом, кто сифилисом, кто паразитами! Где ты ее
подобрал?! Говори сейчас же!
И жена топнула ногой, и в серванте опять тоненько зазвенели
стаканы.
Коля Саньков, герой-любовник, открыл рот и пошевелил губами.
Пересохшие губы елозили друг по другу, цеплялись, и было очень противно.
— Тут.., не правда, — проскрипел он, долго вспоминал слово,
шевелил пересохшим ртом и наконец вспомнил:
— Фотомонтаж!
— Какой еще фотомонтаж?! Да кому надо тебя
фотомонтировать-то?! Ты чего? Секретный шпион ЦРУ?! Или президент
американский?!
— Он в отель приезжает, — проскрипел Коля снова. — В Питер.
У меня там.., работа.., пригласили меня.., работать буду…
— Кто приезжает?! Куда?! У тебя белая горячка, что ли?! Или
как это все понимать?!
— У меня горячки нету, — сказал Коля обиженно, насколько
позволяло нынешнее состояние души и тела. — Президент американский приезжает. В
Питер.
— Так это ты с президентом сфотографирован?! С
американским?! Вот, вот! И еще вот тут!! Нет, ты не отворачивайся, ты смотри,
поганец! Я еще и ребенку покажу, чтобы он знал, какой у него папочка работкой
занимается! Почетной такой!..
— Не смей! — прохрипел Коля. — Ребенку не смей!..
Как все глубоко равнодушные к близким, он искренне полагал,
что очень любит ребенка и живет ради него.
Жена нагнулась и стала собирать с пола фотографии,
приговаривая, что с ними она пойдет в народный суд, когда настанет время делить
имущество, а сейчас чтобы он катился куда глаза глядят, хоть к этой своей
лахудре, хоть к любой другой, ей до этого дела нет, потому что с этой минуты он
ей не муж!
И как это она утерпела, не затеялась разбираться, когда он
вчера ночью домой пришел?..
— Хорошо, хорошо, я уйду… — бормотал несчастный Коля,
переступая по ковру бледными волосатыми ногами, чтобы не мешать ей собирать их
с Натусей снимки. — Только мне надо вещи взять…
— И так не заржавеешь, несобранный! Проваливай сейчас же!
Мама скоро ребенка привезет! Проваливай, кому говорят!
Легко сказать — проваливай! Еще легче гордо ответить, что
через десять минут меня и след простынет, но вот как это сделать?!.. Идти
некуда — родители в Казани, к ним, что ли, сию минуту отправиться? Квартира
была некогда «пробита» тестем. Для того чтобы получить две двухкомнатных — одна
смежная, другая раздельная, — тесть свою трехкомнатную, полученную на ЗИЛе,
обменял «с доплатой», и записана она на жену и ребенка. Друзья? Нету у него
друзей, у которых можно было бы пристроиться, пока буря не пройдет стороной.
Родственники? Была когда-то в Москве тетя Соня, к которой в свое время он и
прибыл из Казани, но с тех пор прошло много лет, и, перестав нуждаться в
материальном вспомоществовании, племянник перестал к ней наведываться, может,
уже и померла! Впрочем, скорее всего жива-здорова. Если бы перекинулась, мама
из Казани давно бы написала.
Куда деваться-то?!. Куда уходить?! К тете Соне как-то
неловко.
— И чтобы духу твоего тут не было, и чтоб ты сдох где-нибудь
на помойке! — ожесточенно бормотала жена. Она сгребала фотографии и как попало
запихивала их в конверт. — И к ребенку не смей подходить на пушечный выстрел!
Увижу — убью! А снимочки мне пригодятся! В народном суде небось тоже люди
судят, пускай они посмотрят, как папка со своей семьей обращается!
Его тошнило и хотелось умереть, чтобы не мучиться так уж
сильно, и единственная мысль, шевелившаяся в голове быстрее, чем мельничный
жернов, была только об этих снимках.
Кто его подставил?! Кто выдал их с Натусей страшную тайну —
начитавшись переводных романов, он именно так и думал: «страшная тайна»! Кто
посмел вторгнуться в самое сокровенное, что у него было?! Да еще подсунул
фотографии жене! Она бы и знать ничего не знала и не догадывалась бы ни о чем!
Все по карманам бы шарила, искала губную помаду или женские трусики, а его на
таких вещах не поймаешь, он калач тертый!
Из-за такой ерунды — поганых фотографий! — вся жизнь пошла
прахом! Вся жизнь прахом пошла!..
— Проваливай! — прикрикнула опять жена. — И чтобы духу
твоего здесь не было больше никогда! Посмей только нос сюда сунуть, и я тебя…
Коля Саньков в последний раз с сожалением оглянулся на
бутылку, с наполовину оторванной фольгой и почти отвинченной крышечкой,
переступил через жену, ползавшую на коленях, и потащился в спальню.
Там был разгром и пахло «человечиной», как когда-то говорила
та самая тетя Соня, — нечистым бельем, пылью, разобранной постелью, которую
давно не меняли.
Коля открыл гардероб и, придерживая рукой голову, чтобы
совсем не отвалилась, стал таскать оттуда какие-то вещи, смутно надеясь, что
это его, а не жены.
Что значит — убирайся? Что значит — пошел вон? Что он ей,
собачка, что ли, которую можно вот просто так взять и выгнать!
Гора вещей на разгромленной постели все росла. Он косился
воспаленным глазом и продолжал таскать.
Как нужно уходить от жен? Он понятия не имел. Наверно, все
это следует сложить в сумку, только где ее взять? Где у них в квартире дорожные
сумки? На антресолях, кажется, где еще они могут быть? Конечно, на антресолях,
жена всегда оттуда достает, когда он едет в очередную командировку.
