– Я его не вызывал.
– Он на проходной, дежурный ему сейчас пропуск выдает. Неужели он снова явился с повинной?
Гущин встал. Тут у него зазвонил телефон на столе. Он взял трубку: «Да, хорошо, я жду».
– Дежурный, – пояснил он Кате. – Я кроме Молчунова вызвал еще и владельца «Веста-холдинга» Владимира Галича. Через МВД пришлось поднажать, он хоть и молод, но уже шишка, вот так просто на допросы не ходит, все с адвокатами. А вопрос-то пустяковый – по этой его благотворительности в пользу церкви в Новом Иордане. Он сейчас в приемной.
Катя повернулась, распахнула дверь кабинета и очутилась в приемной.
Отец Лаврентий… нет, Владимир Галич был там. Катя почувствовала, как мир поплыл у нее перед глазами. Раздвоился, а затем соединился в единый образ. Полковник Гущин тоже вышел в приемную.
Человек в черном костюме смотрел на них удивленно. Катя подошла к нему вплотную, задала вопрос свой тихо, но они все услышали его:
– Так вы его брат?
Глава 37
Пошло и неприлично
Все началось пошло, а закончилось неприлично. Такого Оксана Финдеева раньше никогда бы себе не позволила. Но то раньше, а то сейчас.
И потом, он первый начал. Муж.
– Надеюсь, завтра ты отвезешь Женю в парк, погуляете там. Она очень скучает по тебе, почти не видит тебя. Все с нянькой, а ей нужен отец.
– Завтра я не могу, я в общественной приемной с полудня.
– Завтра же суббота, выходной.
– Вот поэтому на субботу и назначен приемный день для избирателей. Не в дни же заседаний назначать.
Разговор произошел вечером в пятницу на кухне. Без свидетелей – прислуги. Оксана сама грела для младшей дочери на плите молоко. Михаил Финдеев пил сок из холодильника, вперясь в темное окно.
Потом они разошлись – он в спальню, она наверх, где теперь устроилась в гостевой комнате рядом с детской.
Ночь была ветреной, под утро начался дождь. Оксана лежала в постели, прислушиваясь, как он барабанит по крыше. Все эти дни она ждала, что ее вызовет следователь прокуратуры. Она готовила себя к этому. Но ее не вызывали.
Субботнее утро ознаменовалось концом хляби и поздним вставанием. Шуша плескалась в душе и пела как птичка. Она умчалась в Москву, не дожидаясь такси, – на автобусе. Она так и лучилась счастьем, энергией и радостью. Она рвалась из дома на свободу. Оксане отчего-то было больно смотреть на старшую дочь.
Больно до слез.
Михаил Финдеев ждал служебную машину и неторопливо собирался. На встречу с избирателями в общественной приемной оделся он демократично – не в строгий костюм, а в спортивную куртку из тонкой итальянской кожи и новые джинсы. Выглядел он, по мнению Оксаны, нелепо, но словно бы помолодел лет этак на десять. Живот втянулся, и морщины разгладились. И даже плешь на темени как-то скрылась, заметая следы.
Оксана тоже собиралась в гардеробной.
– Ты куда это, Ксюша? – ласково спросил муж.
– В «Планету», торговый центр.
– Я тебя довезу.
– Не нужно, я сама на машине. Поеду за цветами. В детской у Жени надо поменять, она все листья оборвала. Ужас.
Наверху в детской няня кормила Женю. Та ела вяло, но в это утро была тихой и спокойной. Не кричала. Оксана, одевшись, поднялась в детскую, поцеловала дочку в лоб и сказала няне, что вернется часа через два-три.
За Михаилом Финдеевым пришла служебная машина. Оксана выгнала из гаража свою. И они помахали друг другу – пока, пока, милый, милая.
До свидания.
Да, все началось вот так – пошло, со лжи. А закончилось неприлично – погоней и тайной слежкой.
Михаил Финдеев ехал из Нового Иордана своим обычным путем – по шоссе, через центр города и по федеральной трассе. Оксана Финдеева снова петляла проселками, гнала на максимальной скорости. У железнодорожного переезда она подстерегла их, пропустила служебную машину вперед и плотно села мужу на хвост до самой Москвы.
Офис общественной приемной находился в центре, на Селезневке. И по МКАДу ехали вроде бы верным маршрутом. Оксана начала было успокаиваться, на проспекте Мира она уже качала головой – вот дура-то ревнивая, сорвалась… Куда сорвалась, зачем?
Сомнения вернулись, когда «Вольво» впереди не свернула направо у Сущевского Вала, а проследовала дальше.
В тесных переулках у Садового кольца Оксана приложила максимум усилий, чтобы машину ее муж не заметил. А потом она поняла, что следуют они совсем не на Селезневку – это же дальше по Садовому в сторону Самотеки и Театра Советской Армии. А служебная «Вольво» подозрительно долго кружит в переулках рядом с Сухаревской площадью.
На углу Сретенки у ночного клуба «Салун» черная служебная «Вольво» остановилась, и Михаил Финдеев вышел.
Оксана судорожно приткнула машину на Садовом – благо в выходной с парковкой тут была не такая мука-мученическая, как в день рабочий. Пока она возилась с парковкой, Михаил Финдеев неторопливым шагом поднимался вверх по Сретенке.
Оксана Финдеева быстро шла следом. Ей казалось, что она играет какую-то роль в шпионском фильме. Что это не за ним, а за ней – погоня. Михаил Финдеев свернул в Даев переулок.
В начале его у желтого особняка с покосившимся крылечком напротив паба, только открывшего свои двери гостям, толпилась молодежь. Студенты в джинсах, девушки в платьицах мини и на высоченных каблуках. Их было так много, что глаза разбегались.
Оксана еще издали прочла вывеску: «Театральная студия. Экспериментальная сцена».
Студенты толпились у дверей.
И тут Оксана увидела мужа. Пружинистым шагом барса он подошел, нет, подкатился к юной блондинке модельной внешности – худенькой как тростинка, загорелой и длинноногой.
Она радостно улыбалась и строила глазки. Михаил Финдеев по-гусарски сразу обнял ее за талию, она поцеловала его в щеку.
Потом снова поцеловала – уже в губы, не стесняясь.
И они о чем-то тихо и оживленно заспорили с видом заговорщиков.
Никогда прежде Оксана не видела мужа своего таким счастливым. Даже в тот день, когда объявила ему, что ждет их первого ребенка.
Шушу.
Михаил Финдеев, продолжая обнимать девушку за талию, повлек ее к дверям паба, за которыми они и скрылись.
Паб назывался «Лисья нора». В другое время название Оксану позабавило бы.
Да, в другое время, а сейчас…
– Желябова опять занятия прогуливает, – услышала она завистливый девичий голосок. – Какого-то папика упакованного подцепила.
– Он за ней и в «Щуку» заезжал, представляете, девчонки, спрашивает у меня: а где у вас тут артистки четвертого курса? Артистки…
– Тоже мне, артистка Желябова, звезда, б… – ответил другой девичий голосок – тоненький и злобный, комариный.
