Воскресный день, свободная дорога, выехали на федеральную трассу и погнали в сторону Красногорска. Добрались через полчаса.
На одной из улиц на окраине Красногорска Федор Басов остановился возле аптеки.
– Ты куда?
– Надо узнать, где клиника.
Он заскочил в аптеку, двигаясь для своей массивной неповоротливой фигуры удивительно проворно. Через минуту появился.
– Эти не знают. Сейчас найдем другую аптеку.
Еще одна улица – и снова зеленый крест на вывеске.
Басов скрылся в аптеке. Кате стало досадно – вот идея поиска отчего-то ему пришла, а не ей. А ведь все логично – клиника, хоспис, они ведь закупать где-то должны – медикаменты, предметы гигиены.
– Место это – бывший санаторий, а теперь больница-пансион для пожилых и инвалидов, за которых богатые родственники платят. – Федор Басов, вернувшись, заложил «спрошенный в аптеке» адрес в навигатор. – И опять же это недалеко.
Поля…
Лес…
Поворот направо, район новостроек – высотные дома и длинные ряды «кондоминиумов», а потом снова – лес, кладбище и голубая дымка.
– Долгое озеро, – сказал Федор Басов. – Тут озеро, а у нас только пруды.
Они свернули на лесную аллею, уводящую от озера прочь, и примерно метров через двести уткнулись в шлагбаум.
Из будки вышел охранник.
– Мы на Ангеловы дачи, в пансион, – Катя высунулась из окна машины.
– Посещение? – спросил охранник.
– Угу, – Федор Басов показал охраннику сто рублей.
– Проезжайте.
Аллея вилась среди старых деревьев, санаторный парк давно зарос. Но трехэтажный особняк с флигелями выглядел аккуратным, прошедшим хороший европейский ремонт.
Они вошли в просторный холл – стойка рецепции, кожаные кресла, изобилие комнатной флоры на фоне белых стен.
– Чем могу помочь? – Девушка в зеленой медицинской робе улыбалась как ангел на ангеловых дачах.
Катя не успела и рта раскрыть, как Басов неожиданно бухнул басом, отчаянно зверски заикаясь:
– П-п-п-п-ппосещение… Рррр-р-одддд-сссс-ттттвенницы…
– Да, да, хорошо, вы к кому? Как фамилия?
– К-к-ккккк…
Катя наблюдала за напарником – парень аж побагровел от натуги, стараясь выговорить буквы.
Изображает заику. С ума, что ли, сошел? Определенно мозги у него набекрень, нашел место… Да, да, они не знают фамилии той, кто им нужна, только имя или это прозвище – «полковник Кармен». Но есть ведь другой путь вместо этой идиотской клоунады – достать удостоверение: я из полиции, а где тут у вас… Или родственниками в день посещения в данной ситуации прикинуться все же лучше?
– Кк-кк-карр-мен…
– Ах, вы к Кармен Григорьевне, да? – Нежный ангел в зеленой робе за стойкой рецепции участливо подсказал «несчастному заике». – Она у нас на втором этаже, палата 208. Это хорошо, что вы приехали, ее давно не навещали. Пожалуйста, на второй этаж и направо по коридору.
Они поднялись по лестнице, игнорируя лифт, прошли мимо холла по коридору, устланному мягким ковровым покрытием. Двери палат плотно закрыты, в коридоре никого. У лифта возник медбрат с пустым инвалидным креслом.
Чистота, стерильность, замогильная тишь…
Катя оглянулась – медбрат с креслом исчез, лифт поглотил его.
– Немного тут больных, наверное, очень дорого, – сказала она.
Басов тем временем уже открывал дверь 208-й палаты. Они вошли, и им обоим сразу показалось, что они попали в отделение реанимации.
Дневной свет лился в палату из большого окна, косые солнечные лучи упирались в широкую кровать, обставленную со всех сторон медицинскими приборами и компьютерами. Тихо гудел компрессор, на мониторах мигали ломаные светящиеся кривые. Многочисленные трубки тянулись от приборов к кровати, на которой лежала женщина.
Кате сначала подумалось – мумия, настолько больная выглядела иссохшей, худой. Трудно было сказать, сколько женщине лет, – не старуха, но кожа, как сухой пергамент, обтягивала скулы, губы сморщились, рот запал. Она была седая как лунь. Из ее ноздрей торчали введенные трубки.
Они приблизились к кровати.
– Здравствуйте, полковник Кармен, – сказал Басов.
Прозвучало как-то нелепо. Но полковник Кармен медленно открыла глаза. Бледно-голубые, словно вылинявшие от боли, они вспыхнули, осветив землистое лицо.
Эту женщину они не встречали никогда раньше. Что они знали о ней? Что, возможно, она когда-то была военным врачом или сотрудником секретного проекта – в том особняке за гнойно-розовым забором, опутанным колючей проволокой, спрятанным на краю полигона у плотины. Ни проекта, ни особняка, ни полигона не осталось.
А она – единственный свидетель всех тех событий – умирала (это было ясно – она умирала) в палате, набитой дорогим медицинским оборудованием, в пансионе для богатых больных. Кто-то платил за все это – явно не Министерство обороны и не ФСБ.
– Мы пришли к вам, Кармен Григорьевна, – Катя низко наклонилась над больной. – Помогите нам, пожалуйста.
Полковник Кармен глядела мимо.
– Она никого не узнает, наверное, уже не понимает, – шепнул Басов.
– Пожалуйста… помогите мне, – Катя пыталась поймать ее взгляд, искорку сознания. – Помните детей? Двух мальчиков-близнецов? Одного усыновил священник из лавры, а другого ученый-программист… Вы тогда работали в закрытой лаборатории в Железнодорожном. Особняк у плотины, недалеко от станции. Они приезжали к вам туда – их приемные родители, привозили анализы. Близнецы часто болели… Вспомните, пожалуйста… два мальчика, родившиеся сразу после Чернобыля, близнецы…
– Однояйцевые близнецы…
Голос – бестелесный – прошелестел. Полковник Кармен смотрела на Катю.
– Вы их помните? Двое близнецов…
– Четверо.
Катя подумала, что больная бредит.
– Однояйцевые… их всегда было четверо. Квартет.
Голос шелестел как сухой лист на ветру – вот-вот оторвет его порыв ветра, и голос улетит. Прочь.
– Это все радиация… Я хотела, чтобы они выжили все, все четверо были живы. Я изучала… редчайшая патология… Я пыталась помочь… Но мы же не боги… Есть вещи, которые мы должны принимать как данность… Даже мутацию в результате катастрофы… Я всегда пыталась объяснить это ему…
– Кому? – Катя ловила каждое ее слово.
– Там в ящике… возьмите, отдайте ему, он помнит, и я не смогла заставить его забыть… Там фотографии… Я их сохранила… Я умираю, отдайте все это ему… им всем…
Катя увидела у кровати белую тумбу с ящиком, протянула руку, выдвинула ящик и нащупала пакет – старая коричневая бумага, в такие пакеты в оные времена запечатывали документы. Внутри – что-то плотное.
