Дорогу указала домработница – пожилая, седая, испуганная, выскочившая на шум из кухни, сиявшей хромом и сталью.
«Словно заводской цех», – подумала Катя. То, что их «послали», ее не удивило и не обидело. И она готовилась к еще более жесткому приему со стороны «старухи».
Но Адель Захаровна – в постели, в ночной рубашке из мягчайшей итальянской фланели – встретила их с полным самообладанием.
И опять же, потом… после Катя не раз и не два вспоминала ее взгляд – там, в спальне, при задернутых шторах, при горящей лампе на столике у кровати, где стояло много, много, много фотографий.
Полный лысеющий уже мужчина в отличном дорогом костюме на фоне самолета. Сын. Он же «в лоне семьи» – жена, дочери и сама Адель Захаровна дома в той самой гостиной на фоне новогодней роскошной елки. Фотографии маленьких внучек, их же фотографии, но уже взрослых… И один снимок, лежавший возле лампы, снимок, перевернутый изображением вниз.
Взгляд Адель Захаровны Архиповой во время беседы с полковником Гущиным нет-нет да обращался туда. И Кате в те краткие моменты казалось, что она говорит им неправду. Не лжет… о нет, не лжет. Но и правды не открывает, словно не хочет, чтобы они узнали.
Полковник Гущин поздоровался, спросил о самочувствии, принес соболезнования.
На вопрос о самочувствии Адель Захаровна кивнула седой головой – «спасибо, мне уже лучше». На «соболезнования» ответила молчанием.
Но через мгновение сама же его и нарушила:
– А я помню вас. Вы еще когда в милиции были, допрашивали меня.
– Я службы не оставлял.
– Значит, просто вывеску у вас там сменили. – Адель Захаровна выпростала худые руки из-под одеяла. – Что ж, допрашивайте по новой. Я же знаю, что вы скажете – простите, у нас такая работа.
– Собачья, – сказал Гущин, садясь в кресло у кровати старухи. – Всего несколько вопросов вам задам. Что за человек приезжал на ваш день рождения и искал с вами встречи?
– Да Аня столько народу позвала. Некоторых я впервые видела, знакомые моего сына покойного, коллеги, приятели моей невестки Ани.
– Тот человек послал к вам официанта с запиской.
– Ах это… это так, недоразумение.
– Официант записку прочел, там вам косвенно угрожали. И вы испугались, пожелали видеть адресата.
– Ничего я не испугалась. А как он посмел, этот мальчишка, читать чужие записки?
– Видимо, личность того, кто писал, показалась ему подозрительной. Так как фамилия этого человека? Содержание записки я знаю со слов официанта.
– Петька… то есть Петр… Петр Грибов, – Адель Захаровна прищурилась, словно свет мешал ей.
Катя вспомнила, что уже слышала эту фамилию тут, в Электрогорске. Выживший…
– Ваш старый знакомый? – спросил Гущин.
– Еще подумаете – мой бывший любовник. Мы вместе учились когда-то. Он здешний. Потом перебрался в Москву.
– Вы с ним в школе учились? – Катя забыла, что полковник Гущин запретил ей встревать в допрос.
– Да.
– В пятой школе?
Адель Захаровна посмотрела на Катю, потом бросила взгляд на столик у кровати, где стояли фотографии в рамках, а одна лежала «лицом» вниз, и кивнула.
– Что он хотел от вас, этот Петр Грибов? Почему угрожал в записке? – Гущин гневно заскрипел креслом – в адрес Кати: молчать.
– Он всегда был груб, неуравновешен. Это все болезнь, нервы, это не угроза.
– Но что он хотел от вас?
– Повидаться, видно, прослышал или вспомнил. Я его на свой юбилей не звала, сам явился.
– Как, по-вашему, его неожиданный приезд мог иметь отношение к тому, что произошло с вашими внучками и с вами там, на банкете?
Адель Захаровна молчала.
– Может, было что-то еще подозрительное – на самом банкете, до него, что-то вас обеспокоило, насторожило?
– Вы ведь полковник по званию… так вот, полковник, вы и три года назад, когда убили моего сына, и потом, когда застрелили Пархоменко, приезжали, вызывали нас с Аней к себе туда, в свои кабинеты, и вот так же спрашивали – может, что-то подозрительное заметили? В тот день, когда убили моего сына, лил дождь и я волновалась, потому что он уехал на машине по скользкой дороге, а водитель его, Павлик, такой лихач. Это все, о чем я в тот день… в тот ужасный день тревожилась. А на моем юбилее я тревожилась лишь о том, чтобы все прошло чинно, чтобы кто-нибудь не перепил, не затеял спьяна скандал. Что вы спрашиваете меня об одном и том же, когда моих близких, моих дорогих детей убивают у меня на глазах?
– Когда вы лежали в реанимации, я думал, что убийца метил в первую очередь в вас. Что вас отравили. Но эксперты у вас яда не нашли.
Адель Захаровна снова не сочла нужным отвечать.
– Мне допрашивать Розу Пархоменко, ее сына и невестку? – спросил Гущин.
– Разве мои слова как-то повлияют на то, что вы обязаны делать?
– Помните наш разговор после убийства Александра Пархоменко на Кипре? Я же вас предупреждал тогда.
– Вы не предупреждали, вы пытались найти способ, подход, чтобы обвинить нас – мол, это я и моя невестка Аня заказали убийство этого человека.
– А я в этом уверен, – сказал Гущин просто. – Как и в том, что убийство вашего сына заказал Пархоменко.
Адель Захаровна закрыла глаза.
– Я устала, – произнесла она тихо. – Простите, но я очень устала.
– Месть – это как спираль, каждый новый виток – новая боль. Если не остановиться.
– Что вы знаете о боли, полковник? Вы теряли тех, кто вам дорог?
Адель Захаровна протянула руку и выключила лампу у кровати. В дверях сумрачной спальни как молчаливый страж возникла домработница с чашкой воды и таблетками на фарфоровом блюдце.
Глава 34
ЭКСПЕРТЫ ПРОДВИГАЮТСЯ ДАЛЬШЕ
В Электрогорском УВД, когда вернулись назад (Катя всю обратную дорогу сидела тихо как мышка на заднем сиденье, «ела глазами» лысую голову полковника Гущина, желая одного – хоть бы повернулся старик, хоть бы полсловечка выдал, но нет, сидит, нахохлившись, жует незажженную сигарету)…
Да, когда вернулись назад, буквально столкнулись с группой приехавших из Москвы экспертов-токсикологов. И по их лицам Катя прочла: произошло НЕЧТО, чего никто из них не ожидал. Потому-то и кинулись так спешно назад – перепроверять, подкреплять результаты забором новых образцов и новыми исследованиями.
– Ну? – коротко спросил Гущин. – Какой результат? Таллий у всех потерпевших?
– Нет, – ответил ведущий токсиколог. – Совершенно необычная комбинация.
– Не тяните резину, коллега, – Гущин завел всех в кабинет.
– У погибшей Гертруды Архиповой выявлен гидрохлорид эторфина.
