Вот, вот сейчас все там взорвется. Ну же, давай кричи, ругайся, оправдывайся!
Молчание.
– У нас нет против вас доказательств, – сказал Гущин. – Иначе наш с вами разговор тут был бы иным. Но я честен с вами. Убийство Бориса Архипова мы вам не можем инкриминировать. Но если это сделали вы… То, значит, вы причина всему, что произошло после. Это из-за вас женщина, которую вы любите, схватилась за оружие, чтобы мстить, и убила. Вам с этим жить теперь. Итак, вы принимаете мое условие?
– Нет.
– Вы отказываетесь от свидания с ней?
Молчание.
Потом Павел Киселев спросил:
– Я могу идти?
– Да, вы свободны, вас никто не задерживает. Значит, будете жить с этим?
Киселев прошел мимо Кати, не заметив ее.
Глава 54
«Я ПРИШЕЛ ОТРАВИТЬ…»
Петра Грибова из его роскошной, набитой произведениями искусства квартиры в Петровском переулке привезли в три часа. А через пять минут у дверей скромного Электрогорского УВД остановился черный «Ягуар» известного на всю Москву юриста Исая Мангольда, представившегося адвокатом Грибова.
Катя смотрела из окна, как два этих пожилых человека – бодрый румяный очкастый Мангольд и Грибов, скрюченный чуть ли не до земли, похожий на сморщенного гнома, – о чем-то советуются.
Затем полковник Гущин пригласил их в «свой» кабинет и сообщил, что Грибов вызван в качестве свидетеля. Гущин не сказал, по какому делу, а Грибов и Мангольд не спросили, точно отлично знали. Гущин лишь подчеркнул:
– Ваша приемная дочь Яна здесь у нас. Возникли трудности, она отказывается давать показания.
– Никаких приемных, чтобы я этого даже не слышал, – проскрипел Грибов. – Она моя дочь – единственная, обожаемая. Оставьте ее в покое, если что-то вам нужно по делу Андрея, ее бывшего мужа, – спрашивайте меня.
Голос его… сиплый, прерывистый, словно там, в гортани, давным-давно все было жестоко сожжено и до сих пор еще не успело зажить.
– То, что нас интересует, связано не только с делом об убийстве майора Андрея Лопахина, – Гущин тщательно подбирал слова. – Мы также располагаем свидетельскими показаниями, в том числе и вашей дочери, о том, что вечером 21 августа сего года вы приехали в Электрогорск и виделись со своей знакомой Архиповой Аделью, передав ей предварительно записку с угрозой.
– Я не так глуп, чтобы писать записки с угрозами.
– Она вас на свой юбилей не приглашала. Зачем вы явились?
Петр Грибов бросил взгляд на адвоката Мангольда.
– Я пришел отравить…
Голос его пресекся, это было похоже на спазм. Он со свистом вдохнул, потом выдохнул, Мангольд наклонился к нему и быстро нашарил в кармане его щегольской замшевой куртки баллончик-спрей.
Гущин весь подался вперед, готовый… Катя снова могла бы поклясться – готовый сделать что угодно, выхватить, выкрутить руку в болевом приеме, если это понадобится, чтобы не позволить ему… ничего не позволить ему сделать дальше.
Я пришел отравить…
Этих слов они ждали так долго?
Но все как-то рассеялось сразу… весь этот электрогорский морок: адвокат сунул Грибову спрей, нажал, Грибов судорожно закашлялся, потом задышал ровнее. В воздухе разнесся аромат ментола и валерианы.
– Я приехал отравить ей праздник, – просипел Грибов. – Старая б… пиршество устраивает в свою честь. Все еще жива, благоденствует.
– У вас неприязненные отношения? – Гущин снова откинулся на спинку кресла, стараясь казаться спокойным.
– Неприязненные? Можно сказать и так, – Грибов со свистом дышал. – Гляньте на меня, это по ее милости и по милости ее дражайшей Розы я такой. Меня пытались убить в детстве, но я выжил. Покалечился, но выжил.
Полковник Гущин посмотрел на Катю и едва заметно кивнул: давай, твоя очередь.
– Вы говорите о массовом отравлении летом пятьдесят пятого года в детском лагере «Звонкие горны»? – спросила Катя.
– Ну да, а вы что, то старое дело подняли из архива?
– Нет уже никакого дела, уничтожено, одна кинохроника осталась в архиве.
Глаза Грибова сверкнули:
– Кино, значит? Ну да, ну да, они потом приезжали в город, и к нам в школу тоже, только преподаватели воспротивились, не хотели еще больше травмировать нас. А я тогда еще валялся в больнице. Яд гулял в моей крови – почки, печень, поджелудочная… врачи думали – умру, как и многие из нас. Но я выжил. А что, и ОНА есть там, в той кинохронике?
– Любовь Зыкова? Вы говорите сейчас о ней?
– Да.
– Ее снимали, она обвиняемая.
Петр Грибов облизнул сухие губы, но тут чуткий опытный адвокат Мангольд положил ему руку на плечо и… Грибов сразу сник, согнулся.
– Вы вините в произошедшем с вами не только ее, но и ваших одноклассниц Адель Архипову и Розу Пархоменко?
– Если вы уже раскопали всю эту историю, то поняли, чем она воняет. Они всему причина, с них все началось, с их разврата, который был уже тогда и продолжается по сей день. Они нюхались с ней, Любовь Зыкова снимала комнату в доме Архиповых, и они были неразлучны. Они смотрели ей в рот, слушали ее, а она поощряла их, подталкивала их друг к другу. Она ненавидела мужчин, это было у нее с войны. Она люто ненавидела нас как вид, слышите? Она, наверное, спятила на этой своей ненависти. – Грибов посмотрел на Гущина, потом на Мангольда. – А когда мы, дети, нормальные, здоровые, не зараженные пороком дети, не захотели терпеть этих ее прихлебательниц, этих развратниц рядом с собой, она решила нас уничтожить. Она дала нам яд. О, она отлично знала, что ее протеже не пострадают – Розку и Адку лишили ужина в тот вечер в наказание. И вот теперь, через столько лет, они все еще живы, они богаты, они здоровы как лошади, они закоснели в своем непотребстве, в своем смертном грехе и еще устраивают себе праздники. Я приезжал к ним обеим на их прошлые юбилеи и получил огромное наслаждение от того, как вытягивались их козьи морды, когда они видели меня среди гостей – вот такого, согнутого крючком урода, каким я стал по их милости.
– Вы приехали к Адель Архиповой, написали ей грубую записку, потребовали встречи. И что произошло дальше? – спросил полковник Гущин.
– Я ждал ее, и я видел, как она шла ко мне через лужайку, мимо шатров и столов, на ходу разговаривая то с одним гостем, то с другим. А потом она остановилась, повела вот так рукой, мол, видишь, Петька – это все мое, это все мне, а тебе, – Грибов как-то странно закудахтал, он так смеялся, – она сложила пальцы вот так и показала мне кукиш. Она надо мной издевалась. Они с ее дражайшей Розой всегда были бессердечными суками, никогда не раскаивались.
– И как поступили вы?
– Имей я пистолет, я бы ее там и положил. Но у меня нет пистолета, и со зрением у меня плохо, не попал бы я в нее. Я развернулся и пошел прочь. Ждал, что сзади охранники налетят, погонят в толчки, как произошло при прошлой нашей с ней встрече. Но она никого не послала за мной вдогонку.
