— Итак… — Алек воткнул пару радиомикрофонов, — я знаю, это должен быть разговор тет-а-тет, но как ты думаешь, вдруг Робертсон разрешит мне всё снять?
Логан мрачно обозревал пробегающие мимо пейзажи.
— Все равно это чушь собачья. Он мерзкий, невежественный маленький засранец, он ничего не знает. Мы только зря теряем время.
Алек наклонился вперед, сунув голову между пассажирским и водительским сиденьями, — у него это ловко получалось.
— Но он же Мастрикское Чудовище! Это же блестящая возможность для документального фильма. Давай я немного поснимаю, когда мы туда приедем? Вспомним события, поясним, почему он согласился говорить только с тобой…
— Нет.
— Да ладно тебе, пожалуйста! — Оператор повернулся к Иншу в поисках поддержки. — Инспектор, вы понимаете, что такое драматизм повествования…
Инш только прорычал:
— Заткнись и пристегни ремень безопасности. Последний раз говорю!
— И с чего вдруг у Робертсона появилась информация насчет Вайзмена? Почему мы должны верить тому, что он скажет? — спросил Логан.
— Потому что они почти год сидели в одном крыле. — Инспектор уже начал краснеть, но Логану было наплевать.
— Это не значит, что они были друзьями!
— Ты никак не сечешь, верно? — окрысился Инш. — Ты настолько застрял в своем маленьком мирке…
— Этот мудак нанес мне двадцать три ножевые раны; я умер на операционном столе! — Логан обхватил себя руками и уставился в окно. — Очень жаль, если вы не считаете меня рациональным, но такого рода вещи могут здорово испортить день.
В машине повисло неловкое молчание. Джип проезжал мимо зелено-коричневых пейзажей, среди которых изредка попадались цветовые пятна, отмечавшие места, где люди погибли в дорожной аварии.
— Слушай, я понимаю, тебе нелегко, но ведь это произошло шесть лет назад. А Вайзмен сейчас на свободе и убивает людей. Так что мы не можем пренебрегать помощью, какой бы она ни была.
Здание тюрьмы Питерхед красивым назвать было нельзя: старомодный викторианский кусок кирпича в колючей проволоке, дом для трехсот двадцати самых злостных преступников, обвиненных в изнасиловании и убийствах; в любой другой тюрьме их забили бы до смерти, и среди них был Ангус Робертсон.
Логан вышагивал по маленькой комнатке, на двери которой значилось «Терапия-3». Стараясь сдержать эмоции, он вытер потные ладони о джинсы. Черт, до чего же здесь жарко, хоть и окно открыто…
Он повернулся и посмотрел наружу сквозь решетку. Видеть отсюда можно было высокую стену с армированной колючей проволокой, уложенной наверху фестонами, южный волнорез гавани Питерхед и за ним — Северное море: темно-серая вода с белыми гребешками, небо цвета старого цемента, и между ними чайки, лениво выделывающие круги в ожидании прибытия рыбацких лодок, которые в последние годы появлялись здесь все реже и реже.
Почему, мать твою, так долго?
Ладони снова вспотели.
Логан едва не подпрыгнул, когда дверь открылась.
Это была тюремная надзирательница, принесшая пластиковый стакан с водой, который протянула Логану.
— Хочу заметить, — сказала она, — что мы это свидание не одобряем. Мы столько сил потратили, чтобы привести Ангуса в то состояние, в котором он сейчас! Но я согласилась на эту встречу, поскольку существует непосредственная опасность для человеческой жизни. Я хочу, чтобы вы поняли, если вы усилите его негативные поведенческие тенденции, это может отбросить нашего подопечного на несколько лет назад. — Она помолчала, давая Логану возможность ответить, но он промолчал. — Я приведу его из камеры. — Не дойдя до двери, она добавила: — Мы не любим надевать на них наручники, когда они в кабинете врача. Вас это не смущает?
— Вообще-то нет. Нет… — Логан отпил глоток воды. — Наша… последняя встреча была не слишком миролюбивой.
— Я знаю. У него остались шрамы.
Логан попробовал улыбнуться, но ничего не вышло.
— Вот как.
Женщина оглядела его с ног до головы, и ее голос стал мягче:
— Он и в самом деле сильно изменился. Программа «СТОП»…
— Мне только хочется поскорее с этим покончить. Хорошо?
Она пожала плечами:
— Дело хозяйское.
Нет, он не был хозяином, потому что, будь его воля, его бы здесь не было.
Ангус Робертсон действительно изменился. Исчез замарашка в комбинезоне, вместо него появился одетый по тюремной моде хлыщ: бело-синяя полосатая рубашка, застегнутая до ворота, заглаженные стрелки на джинсах и начищенные до сияния черные ботинки. Он даже зализал назад оставшиеся темные волосы.
Заключенный сидел совершенно неподвижно в одном из имеющихся в комнате мягких кресел, сложив руки на коленях. На лице — никакого выражения.
— Ты отлично выглядишь, — выдавил Логан.
— Спасибо, — сказал Робертсон с легкой улыбкой, — я работаю над собой. Когда он заговорил, показалось, что в комнату скользнуло что-то дохлое.
— Я ничего не сказал.
— А я репетировал этот разговор столько раз. Просто жаль, если мои старания пропадут зря…
— Как насчет фальшивого английского акцента?
— Акцента? — улыбнулся Робертсон.
— Ладно, мне плевать. — У Логана снова вспотели ладони, по коже бегали мурашки.
— Ты говорил, у тебя есть информация…
— А… да. О Кеннете Вайзмене. Он сидел в соседней камере. Очаровательный человек. Мы с ним много и интересно болтали о… — Робертсон сделал неопределенный жест рукой, — о жизни и смерти.
— Где он?
— Стой, стой, стой, зачем бежать впереди паровоза? Что я получу взамен?
— Ты знаешь или не знаешь, где сейчас Кен Вайзмен?
— Quid pro quo,
[2]
сержант Макрай. Я хочу, чтобы мне готовили отдельно. И чтобы это делал человек, понимающий потребности такого гурмана, как я. И чтобы не совали мне вареную бурду, как всем…
— Ты так шутишь, верно? Гурман? Ты забыл, что ты не Ганнибал Лектор? Ты всего лишь мерзкий кусок дерьма из Миллтимбера.
— Я хочу отдельную камеру!
— Пошел на хрен. — Логан встал. — Мне здесь больше делать нечего. — Его начало трясти, адреналин требовал отмщения. Схвати маленького урода за горло и бей головой об пол, пока голова не лопнет…
— Но… ведь это я сделал тебя! Если бы не я…
— Ты — ничтожество. Вонючий кусок дерьма, которому приходилось убивать женщин, прежде чем поиметь. Потому что никто не захотел бы иметь с тобой дело!
