Витринный коллаж содержал и выражения признательности со стороны удовлетворенных клиентов — благодарности, начертанные на обороте закапанных слезами рецептов и листков из блокнота.
Величайшее вам спасибо от семьи Паррас.
Прекрасный могильный камень очень меня утешил.
Надеюсь, вам удастся вырезать и для меня такое же надгробие, какое получила моя жена.
Е. Альварес.
Глории все это показалось и жутковатым, и трогательным. И ненужным. Кому они интересны, такие картинки? Надгробие приобретается лишь при необходимости, и вряд ли люди заглядывают в мастерскую каменотеса, чтобы ознакомиться с образцами.
Ответ попался ей на глаза почти сразу: бок о бок с этой мастерской каменотеса стояла еще одна мастерская каменотеса. Ее владелец также изукрасил свою витрину, что свидетельствовало о яростном соперничестве. Второй каменотес, Г. Лопец-Каравахаль, похоже, побеждал. Надписи в его витрине были покрикливее и покрупнее, рекомендации клиентов — аккуратно отпечатанные — насчитывались десятками, а кроме них он выставил уйму увеличенных фотографий, показывавших самые миниатюрные детали его творений. Эта витрина, казалось, насмехалась над соседской.
Под размашисто выведенным золотой краской именем сеньора Лопец-Каравахаля стояло следующее:
ЛУЧШИЙ ГДЕ УГОДНО, НО ОСОБЕННО В АГУАС-ВИВАС
Жестокая конкуренция. Глория криво улыбнулась и провела пальцами по обжигающе горячей витрине.
Зачем такому маленькому городку сразу два мастера надгробий?
Ветер ударил в Глорию, точно струя пескодувки. Нужно попить и найти какую-нибудь тень. Судя по всему, опасность нарваться на штраф за парковку в неположенном месте ей здесь не грозит, поэтому она оставила «додж» на улице и направилась к универсальному магазину.
И увидела посреди улицы загрунтованный фанерный щит со сделанной от руки надписью. Щит был до того издырявлен пулями, что прочесть надпись Глории удалось лишь ценою серьезных усилий.
ПО РЕШЕНИЮ МУНИЦИПАЛЬНОГО СОВЕТА НОШЕНИЕ СТРЕЛКОВОГО ОРУЖИЯ В ПРЕДЕЛАХ ГОРОДА ЗАПРЕЩЕНО
Сетчатая дверь универмага ударилась, когда Глория вошла, о прилавок; место их встречи поблескивало размозженным деревом — такие удары прилавок получал уже множество раз. Глория пробормотала извинение, обращенное неизвестно к кому, заглянула в оба прохода между стеллажами. Консервы, фонарики, батарейки, сомнительной крепости нейлоновые пончо. Завернутые в прозрачную пленку, вдавленные одна в другую тортильи; на пленке висят изнутри бусинки воды. Глория подняла одну такую упаковку повыше и поежилась: нижнюю тортилью покрыла плесень. Солнечный свет, проникавший сквозь давно заевшие жалюзи, отбрасывал веерные тени на удрученные чем-то пакетики риса.
На картонной карточке, прилепленной клейкой лентой к кассовому аппарату, значилось:
flores frescas para los muertos
[28]
Глория постучала по прилавку За уложенными один на другой пустыми ящиками приотворилась еще одна сетчатая дверь. Из нее вышел, приволакивая босые ноги, понурый дряхлый старик:
— Да?
— Мне бы попить чего-нибудь, — сказала Глория.
Старик прошаркал за прилавок, извлек из-под него тонкую бутылку с жидкостью цвета жженого сахара и пустил ее скользить по прилавку к Глории, отправив вдогон изображающую чихуахуа открывалку. Глория поднесла бутылку к губам, однако исходящее от жидкости нездоровое зловоние заставило ее остановиться.
— Это «кока»?
— Нет, сеньора. Это питье изготовлено по здешнему домашнему рецепту.
Глория еще раз принюхалась, с расстояния, и отвела бутылку подальше от себя.
— Так что это?
— Raiz del fango.
Грязевой корень. О таком она ни разу не слышала, однако запах жидкости подтверждал правильность ее названия. Глория поставила бутылку на прилавок и спросила, не найдется ли чего-нибудь другого.
— Этого не хотите?
— Нет, спасибо.
Старик помрачнел:
— Но я уже открыл ее, сеньора.
— Ничего, я заплачу. Пожалуйста, дайте мне что-нибудь другое.
С секунду он смотрел на Глорию, словно ошеломленный услышанным, затем взял бутылку и выдул сразу половину ее содержимого. А затем сказал:
— Не пропадать же добру.
— Ни в коем случае, — согласилась Глория.
— Такое могут пить только настоящие мексиканцы.
— Я не мексиканка, — возразила она.
Он улыбнулся:
— Я вижу.
— Есть у вас какая-нибудь вода? — спросила Глория.
Старик прошаркал к другому концу прилавка, поглядывая на нее так, точно ждал, что она перепрыгнет на его сторону и проломит ему голову. Вернулся он с бутылкой, на этикетке которой красовалась торговая марка, Глории неведомая. Под маркой стояло: embotellada en Mexico
[29]
. Какой смысл разливать по бутылкам водопроводную воду?
Однако пить ей хотелось так сильно, что спорить она не стала, а просто отвинтила крышечку бутылки и сделала долгий глоток. Ей показалось, что горло ее покрылось влажным мхом. Господи, ну и пересохло же в нем… Еще глоток, в два раза больший, и половины литра воды как не бывало. Глотнув теперь уже воздуха, Глория повернулась к старому прохвосту и увидела, что он внимательно наблюдает за ней.
— Жажда, — сказал старик. Насмешки в его тоне не было, скорее изумление: женщина, а столько выдуть может.
— С самого утра за рулем, — сказала Глория. — Сколько сейчас времени?
Старик ткнул большим пальцем в полку за своей спиной — там между коробкой сигар и мягкой, уже лопнувшей по швам игрушкой, пучеглазым кактусом, стояли часы. В каком временном поясе она находится, Глория не знала, однако, по ее оценкам, в пути она провела часов десять.
— Добро пожаловать в Агуас-Вивас. Кто умер?
Глория вытаращила глаза.
— Кто-то же должен был умереть, — сказал старик. — Иначе вы бы сюда не приехали.
— Я ищу полицейский участок, — сказала Глория.
— Полицейский участок чего? — спросил он.
— Агуас-Вивас.
— М-м, — промычал он.
Она ждала вопроса о том, какое у нее дело, однако старик молчал.
— Я возьму еще одну, — она подняла перед собой пустую бутылку.
— Первая уже обошлась вам в тридцать песо. — Он облизал губы и тоже поднял свою, полупустую, бутылку домашнего снадобья. — Да эта в двадцать пять.
Глория расплатилась, старик снова убрел к другому концу прилавка и там нагнулся, постанывая. На штанах его, сзади, обнаружилось пятно.
