Я сказал ему: «Вы взяли мое имя».
«Это хорошее имя, — ответил он, — мне хотелось, чтобы кто-то носил его».
Он предложил оплатить мой авиабилет, но я не желал, чтобы он тратил на меня деньги. Это было бы оскорбительно. Если нам предстоит встретиться, то не по поводу денег.
В тот день, когда я должен был вылететь в США, я встал пораньше, чтобы принять душ. Мыл голову и вдруг заплакал.
Что на меня нашло, не знаю. Я не смог выйти из дома. И разорвал билет.
Он звонил, пытаясь выяснить, что случилось, оставлял длинные сообщения. Я не отвечал.
Прошло несколько недель. Я вернулся к работе, успокоился. И начал сожалеть о моем поспешном решении. Оно походило на то, какое принял когда-то он. Я сказал себе: таким, как он, ты не станешь. Не будешь принимать важные решения под душем.
Я позвонил ему домой. Он не ответил, и я позвонил на работу. Но и там никто трубку не взял. Я звонил и туда, и туда, звонил и звонил, но ответа не получил ни разу.
Дело было пять месяцев назад, в июле. В ту неделю, когда у вас произошло землетрясение. Я следил за новостями, хотел узнать имена жертв, однако погибших почти не было. Вот в чем разница между американскими землетрясениями и нашими.
И тогда я подумал: никто не отвечает мне просто потому, что повреждены телефонные линии. Но ведь и перед землетрясением мне тоже никто не отвечал.
Он отправился в отпуск, решил я. Потому и отсутствует.
А. Вы тоже были в отпуске.
Приятно узнать об этом. Значит, я хоть в чем-то был прав. Почему я не…
Потому что не видел смысла оставлять сообщение. Мне хотелось поговорить с ним. А кроме того, он умолял меня ни с кем нашу историю не обсуждать. Говорил, что это разрушит его жизнь. Не знаю, как долго собирался я выполнять его просьбу, но в то время она казалась мне правильной и разумной.
Я позвонил еще через несколько недель — рабочий телефон оказался отключенным. И домашний тоже. И я понял, что произошло: он снова сбежал от меня.
Подавлен я был ужасно.
И это стало сказываться на моей работе. Мой босс заметил однажды: «Дерьмово выглядишь». Я ответил, что мне надо бы навестить одного родственника, который живет в Лос-Анджелесе и перестал мне звонить. До Рождества оставалось две недели, в бизнесе наступило затишье, и босс меня отпустил. Тем более что отпуска я лет десять, а то и больше не брал.
Я прилетел сюда сегодня утром. С чего начать, я не понимал и потому поехал на такси к офису. Адрес я знал по каталогу и по его письмам.
Таксист высадил меня не на той улице. Я пробродил двадцать минут, прежде чем нашел ваше здание. Это не лучший для прогулок город. Какой-то тип едва не задавил меня.
Офис оказался запертым. Я стучал в дверь, пока из другого офиса не вышел мужчина с золотым браслетом на руке, сказавший, что человека, которого я ищу, здесь больше нет.
— Где он? — спросил я.
— Умер, — ответил он.
Мне показалось, что сейчас я сойду с ума. Таксист завез меня невесть куда, потом я едва не погиб, а теперь мне говорят, что мой отец умер, прежде чем я получил возможность увидеть его. Не самый веселый день. Вы согласны?
Я стал стучать в дверь вашего кабинета. Готов был взломать ее. Мужчина с браслетом вызвал управляющего зданием, и тот сказал, чтобы я позвонил вам.
Я почти уж решил не звонить. И все-таки позвонил.
Глава девятнадцатая
Карлос закончил, они сидели и молчали, вслушиваясь в удары клюшек и в премудрости, изрекаемые профессиональным гольфистом. Мальчики в ермолках давно ушли, профессионал наставлял уже не женщину, однако основные звуки остались все теми же: пин г, пинг, пинг.
Услышанное переполняло Глорию. Поначалу она не верила ни одному слову Но, пока Карлос говорил, речь его приобретала все большее сходство с водопадом — чистым, изящным и несомненно реальным. Рассказ Карлоса сводил в единое целое множество разрозненных, немых фактов; и под нажимом этого рассказа неопрятная, бесформенная история жизни Карла приобретала ясную, переливавшуюся всеми красками подлинность.
Так вот почему он все время молился.
Вот почему часто говорил о прощении.
Вот почему жертвовал деньги детским приютам, «Планированию семьи», абортным клиникам.
Вот почему автоответчик записал четыре подряд тут же прерывавшиеся попытки позвонить.
Вот почему он каждый год ездил в Мексику и вот почему оказался в Агуас-Вивас.
Вот почему так и не женился; почему отличался такой воздержанностью — и в самых разных отношениях; почему долгое время работал в одиночку; почему не хотел заводить детей.
Почему не хотел детей от нее.
Она и вообразить не могла, как удавалось ему справляться с чувством такой огромной вины. Вина лежала на сердце Карла столь долго, что обросла живой тканью и обратилась в часть его существа.
Чувство вины заставило его сменить имя.
Однако и после этого оно никуда не делось, и Карл затеял жертвовать деньги на благие дела, надеясь тем самым искупить ее.
Но вина так и осталась с ним, и Карл обрек себя на одиночество — взамен отсидки в настоящей тюрьме, которой сумел избежать.
И все впустую.
Но вдруг, по прошествии сорока лет, он получает письмо, которое одновременно и обвиняет его, и приносит радостную весть. Когда Карл видел сына в последний раз, мальчик не умел говорить; но вот они, его слова. Мальчик не умел писать; но вот она, его подпись.
Глория представила себе реакцию Карла, читавшего это письмо. Церковь. Он тут же пожертвовал деньги Церкви.
То послание лос-анджелесской митрополии. Благодарность за необычайно большое пожертвование, сделанное 4 июля, — как раз перед предполагаемым появлением сына в Лос-Анджелесе.
А сын-то и не появился.
И Карл подумал: мой шанс отозван. Мой позор снова вернулся ко мне, чтобы и дальше язвить меня. Сколько бы приношений ни делал он своему мертвому, а теперь оказавшемуся живым сыну — и тем, что взял его имя, и иными способами, — остается еще погибшая женщина.
И он решил покончить с собой.
Умереть должны были и Джозеф Геруша, и Карл Перрейра. Последний потратил всю жизнь на то, чтобы обелить первого. А это и само по себе грех: тешить себя иллюзией, что благотворительность и символические жесты способны отменить уничтожение двух жизней.
Для семнадцатилетнего Джозефа Геруша самоубийство большого труда не составляло. Он в течение сорока лет вел растительное существование, которое поддерживалось номером Системы социального обеспечения и идентификационным номером налогоплательщика. На случай, если он когда-нибудь возвратится к жизни, были отложены деньги. Когда же Карл понял, что возвратиться Джозефу не суждено, он отключил искусственно поддерживавшую его жизнь аппаратуру и деньги эти попросту бросил.
