— Смотрите, — только и выдохнул он.
Облака неторопливо меняли цвет, становясь тем ярче, чем пуще темнело небо. Минуты полторы контраст этот все усиливался: розовое облако рассекало небо, желтое плыло по нему, а затем оба они — нереальные и светозарные — забелели на угольной черноте.
Чем все и завершилось. Облака начали быстро темнеть, повторяя ту же литанию красок, что и небо за девяносто секунд до них. Россыпь яркой картечи пробила черноту небес, разбудив цикад. Хлынувший с неба слабый свет обратил лица трех сидевших посреди патио людей в маски.
— Ну вот, — сказал Фахардо, — разве это не самое лучшее?
— Очень красиво, — согласился Карлос.
Фахардо повернулся к нему:
— Ты и вправду никогда этого раньше не видел, guey!
— Никогда, сеньор.
— Ну, значит, кое-что ты в жизни проглядел. — Teniente взглянул на бутылку Глории: — Пить, стало быть, не желаете. Я уверен, ваш друг не отказался бы от глоточка, — он ведь за вас срок мотает.
— Я предпочитаю страдать безмолвно, — сказал Карлос.
— Вы настоящий рыцарь, сеньор. И родились через четыре тысячи миллиардов лет после настоящего вашего времени. — А затем Глории: — Где вы его подобрали?
— У нас есть вопросы к вам, Teniente.
— Вопросы — это для школьников и для… для… — он щелкнул пальцами, подыскивая окончание для своей апофегмы, — для женщин. Siempre
[65]
. Где деньги? Почему ты опоздал? Почему ты не подарил малышу игрушку, ту, маленькую? Что ты хочешь на обед! Как ты хочешь сегодня ночью! С чего ты взял, что можешь воткнуть это сюда!
Он захохотал — и хохотал, пока не облил себя пивом, и тогда выругался.
— Так я и есть женщина, — сказала Глория. — И значит, вправе задавать вопросы.
— Ах, вы женщина? А я вас за снежного человека принял. — Фахардо допил пиво и потянулся к бутылке Глории: — Вы позволите? Спасибо.
«Да, берите» Глория сказала, когда он уже покончил с первым глотком. Фахардо ткнул в ее сторону горлышком бутылки:
— Напрасно вы пренебрегаете этим напитком, сеньора. Он далеко не дешев.
— Вижу, вы покупаете американское пиво, — сказала Глория.
— Только его. А вы полагали, я «Корону» пью? Да я мексиканского пива в рот не возьму.
— Нет? — спросила она.
— Ни под каким видом, guey, — сообщил, обращаясь к Карлосу, Фахардо. — И знаешь почему? Потому что его делают из воды, в которую ссут мои дети. Хватит с меня и того, что я им пеленки меняю, еще и пить это добро, чтобы расслабиться, — увольте.
— А вы меняете им пеленки? — спросила Глория.
— Американское пиво чистое, — объявил Фахардо. — Да, я меняю их гребаные пеленки. Вы меня совсем не цените, сеньора. Я только одно от вас и получил — жестокое разочарование…
Он промокнул подолом рубашки глаза.
— Как тебе мои наручники, guey?
— Неплохо.
— Не жмут?
— Нет.
— Ты чувствуешь, что отбываешь срок?
— Я его отбываю, — ответил Карлос.
— Да, но чувствуешь ли ты это? Чувствуешь ли, как становишься другим человеком? — Фахардо встал, вытер рукой губы. — Вы должны почувствовать, это удержит вас от совершения новых преступлений, сеньор, а иначе какой же смысл сидеть в тюрьме?
Он сцапал Карлоса за запястье и передвинул запор наручников на одно деление.
— Это тебе как? — спросил он, дыша Карлосу в лицо.
— Хорошо.
Щелчок.
— А теперь?
— Хорошо.
Щелчок.
— А теперь?
На щеках Карлоса вздулись желваки.
— Вот теперь, пожалуй, плоховато.
Фахардо улыбнулся, поцеловал Карлоса в нос и на пару делений ослабил наручники.
— Ты почти уже уплатил обществу то, что задолжал ему, — произнес он, падая в шезлонг.
— Вы помните мой первый приезд сюда, Teniente? — спросила Глория.
— Мммм? О, разумеется, — ответил Фахардо. — Конечно, я помню тот день. Весенний день в разгар лета. Чирикали птички, синели небеса. Я был тогда молод, полон жизни. Революция была в самом разгаре. Пели скрипки. Пиво было холодным, а ночи жаркими. И… бреххк.
Он рыгнул и расхохотался.
— А зачем я приезжала, помните?
— Перепихнуться хотели.
— Нет, Teniente. Я кое-кого искала.
— Американца. Hombre numero ипо
[66]
.
— Si.
— А вместо этого полюбили мексиканца. — Фахардо встал, улыбнулся Карлосу: — Ты откуда такой, guey?
— Из Мехико, — ответил Карлос.
— Да ну? — Услышанное, похоже, заинтересовало Фахардо. — А из какого района?
— Бенито Хуареса.
— Ни хрена себе. Я когда-то работал в тех местах. Служил в полиции. — Фахардо вытащил из кармана свой полицейский значок. — Я и сейчас в ней служу.
Он разжал пальцы, значок выскользнул и упал под шезлонг Фахардо.
— Жизнь полицейского бывает иногда очень опасной. Тебе это известно?
— Конечно, — сказал Карлос.
— Ну а чем ты там занимаешься?
— Строительством.
— Как интересно, — произнес Фахардо. — Строительством, а? Тогда у нас с тобой должна быть куча общих знакомых. Все вы, ребята, трепаное жулье. Кто твой босс?
Карлос, на миг замявшись, ответил:
— Эдуардо Полажек.
Лицо Фахардо расплылось в улыбке, увеличившей его раза в два:
— Да? Ну и ну. Вы наверняка ошибаетесь, сеньор; было бы безумием думать, что это правда.
— Это правда.
— Эдди Полажек — твой босс, — усмехнулся Фахардо. — Эдди Животное. Эдди, Эдди, ах, Эдди…
Он притопнул ногой.
— Я этого прощелыгу знаю, он самое что ни на есть долбаное животное. Животновод. Известно тебе, что это такое?
— Да.
— У тебя хороший словарный запас, изощренный. Как у преподавателя компьютерного дела.
Карлос взглянул на Глорию, и та произнесла одними губами: ничего, ничего.
Фахардо сказал:
