Портье глянул ей за спину, на парковку, где Карлос пытался выковырять из машины шезлонг.
— Второй этаж устроит? — спросил он несколько громче, чем следовало.
— Два номера, если у вас есть свободные.
— Свободные номера — наша специальность. — Портье подтолкнул к ней по стойке регистрационный бланк. — Хоть все восемнадцать занимайте, если хотите.
— Имеется тут поблизости какая-нибудь больница?
— В Хоакуле, — ответил портье. — Только она закрыта.
— А еще?
— В Техакесе.
— Это где?
— В ста милях отсюда.
— Что же вы делаете, когда кто-нибудь покалечится? — спросила Глория.
— Советуем ему потерпеть.
Когда она вернулась на парковку, Карлос уже стоял у «доджа», держа шезлонг под мышкой. В первый после драки раз ей удалось разглядеть его как следует. Глория увидела в падавшем из мотельного вестибюля свете царапины на его щеках и руках; увидела на лбу только-только не рассекший бровь порез. Выглядел он жутковато, почти как изображавшие рваные раны наклейки, которыми торговала «Каперко». У Глории даже дыхание перехватило.
Однако Карлос улыбался, и это ее успокоило.
— Эта штука начинает мне нравиться, — сказал он, перебирая пальцами звенья соединявшей браслеты наручников цепочки. — Никогда не увлекался украшениями, а вот это как-то легло на душу.
Неоновая вывеска сообщала по-испански, что при мотеле имеется ПЛАВАТЕЛЬНЫЙ БАССЕЙН, — формулировка, подумала Глория, в рассуждении бизнеса более разумная, чем простое и честное БОЛЬШАЯ ГРЯЗНАЯ ЯМА. Как и многое в этих местах, бассейн был достроен ровно до половины. Г-образный мотель огибал его, точно храм лености. На фронтоне мотеля болталась над балконом второго этажа голая электрическая лампочка, обращенная ночными бабочками в предмет паломничества. Номера Глория и Карлос получили соседние, на расстоянии двух дверей от общей ванной комнаты, в которую они и направились, чтобы омыть его раны.
— Похоже, он перстень носит, — сказал Карлос.
Глория промокнула его бровь, Карлос поморщился.
— Простите, — сказала она.
— Вы все делаете правильно. Если бы не вы, болело бы сильнее.
Он сидел на унитазе, придерживая рукой прислоненный к бедру шезлонг, между пальцами другой дымилась сигарета.
— Я боюсь, как бы заражения не случилось, — сказала Глория.
— Где, здесь? Да это место — просто дворец. Тут можно хирургические операции проводить.
Он пристукнул пальцем по кучке лежавших на краю раковины окровавленных бумажных салфеток. Фаянсовая раковина заросла черным налетом. В грязном зеркале лица Глории и Карлоса казались смуглее. Обрабатывая порез, она думала, что, наверное, им все же следовало поехать в больницу.
— Тут гораздо чище, чем на кухне моей бабушки, — сказал Карлос.
Глория стерла влажной салфеткой кровь с его носа.
— Не клевещите на бабушку, — сказала она.
Мусорной корзины в уборной не имелось, и они забрали салфетки с собой, в номер Карлоса. Глорию так и подмывало побросать их там на пол. Несколько красочных пятен, думала она, могли бы создать в этой унылой норе праздничную атмосферу.
В норе имелись: кровать, достаточно широкая для одного человека, и наполненный песком одинокий мужской полуботинок, накрывавший мышиный лаз. Глория велела Карлосу придерживать края пореза сведенными и пообещала:
— Я сейчас вернусь.
При ее появлении в вестибюле ночной портье оживился. И снова вынул наушник из уха.
— Позвольте, я сам догадаюсь, — попросил он, — вы хотите получить другой номер.
Глория оперлась локтями о стойку.
— Мне нужна слесарная ножовка, — сказала она, — и немного йода.
Она понаблюдала за тем, как молодой человек силится соединить одно с другим в нечто осмысленное и отступает перед сложностью этой задачи. В конце концов портье, пожав плечами, повернулся к задней двери:
— Мама!
Из двери вышла краснолицая до лиловости старуха во фланелевом халате. Испещренные пятнышками лодыжки и мясистые складки на предплечьях большого сходства с ее долговязым сыном старухе не придавали, — правда, когда она спросила: «Чего тебе?» — обнаружилось, что верхнего правого клыка нет и у нее. По-видимому, и ей, и ее сыну довелось подраться с одним и тем же забиякой.
— Йод у нас есть?
— Зачем тебе йод?
— Мой друг порезал лицо, — сказала Глория.
— Во время бритья?
Конечно, почему бы и нет.
— Да.
— Чего это он на ночь глядя бриться надумал? — поинтересовалась старуха.
Глория немедленно пожалела, что предоставила ей тему для дружеской беседы.
— Да у него волосы густые и растут быстро, вот он и бреется по три раза на дню. Иногда и по четыре.
Старуха посмотрела на сына:
— А ты вообще не бреешься.
Сын смущенно поежился:
— Йод, мама.
— Нет у нас йоду, — прокаркала старуха и пошла к задней двери. А перед тем, как захлопнуть ее за собой, сказала: — Посоветуйте вашему другу бриться поаккуратнее.
— У меня тут есть кое-что, может, оно вам сгодится, — сказал портье. Он пошарил под стойкой и вытащил на свет бутылку без этикетки, наполненную густой желтоватой жидкостью. Жидкость, плеснув изнутри на стекло, стекала с него далеко не сразу.
— Что это?
— Текила. — Он поставил бутылку на стойку. — Хотите — берите.
Глория взглянула на бутылку, потом на него:
— Зачем она мне?
— Алкоголь убивает микробов.
Глория откупорила бутылку, понюхала. Да, действительно алкоголь.
— А пила вам на что? — спросил ночной портье.
— Ампутацию собираюсь произвести.
— Ампутацию чего?
— Завтра утром так и так узнаете.
Он указал на бутылку:
— Тогда вам, наверное, эта штука самой понадобится.
Глория поколебалась. Ехать в больницу все равно уже поздно. Это они завтра сделают — ей в любом случае необходимо поговорить с тамошним доктором. Она протянула руку к бутылке, однако портье остановил ее:
— Двадцать долларов.
Глория вытаращила глаза:
— Человек же ранен.
— Ладно, — ответил портье, — забудьте.
Он спрятал бутылку под стойку и прибавил:
— Боюсь, с пилой я вам тоже помочь не смогу.
Она показала ему пятерку. Портье не шелохнулся, и Глория повернулась, чтобы уйти.
