— Замок, конечно, болван, — фыркнул Макмиллан, но потом всё же объяснил: — В шкафу стоит небольшая шкатулка. Откройте шкаф и достаньте её. В ней найдёте длинный кожаный футляр, в котором лежит карта. Ни в коем случае не прикасайтесь ни к футляру, ни к карте. Футляр даже не открывайте, до карты не дотрагивайтесь, она должна находиться точно в том самом положении, как и сейчас. — Он проглотил остатки шнапса и пробормотал: — Здесь даже нормального виски сделать не могут.
— Я сейчас же займусь этим, сэр, — с поклоном ответил я, желая поскорее обуться. Не самое страшное из событий сегодняшнего дня, но мои ноги от холодного пола начали болеть.
Быстро поднявшись по лестнице, я вошёл в комнату Макмиллана, стараясь не наступить на то место, где недавно лежала Франсуаза. За последние дни вокруг меня произошло слишком много случаев насильственной смерти, и это давило на меня тяжёлым грузом. Зашнуровывая башмаки, я попытался напряжением воли изгнать эти воспоминания из головы, а затем принялся собирать и укладывать одежду Макмиллана. Я решил сначала собрать его вещи, а затем заняться своими, ибо был полностью уверен, что он будет весьма недоволен, если я отдам преимущество своим вещам.
Мои занятия прервал стук в дверь. Мгновением позже в комнату вошёл Майкрофт Холмс во всём своём восточном великолепии.
— Жаль девушку.
— Действительно, — с чувством ответил я. — Какова бы ни была её жизнь, она заслужила лучшего конца, чем тот, что постиг её.
— Если бы у меня было время, следовало бы взять остатки вина из этой злосчастной бутылки и определить, каким ядом её отравили. Но, — он развёл руками, — это привлечёт к Камиру излишнее внимание и может породить вопросы, на которые мне будет затруднительно ответить. Поэтому мне придётся лишь ограничиться предупреждением: будьте предельно осторожны. Наши враги, а их множество, поставили на карту всё и не позволят никому, тем более вам или мне, встать у них на пути. — С этими словами он низко поклонился и оставил меня в одиночестве продолжать мою работу.
Шкатулка, о которой предупреждал Макмиллан, обнаружилась за огромным чемоданом, и я без труда достал её. Это была прочная обшитая кожей коробка с медными углами, примерно двадцати четырёх дюймов в длину, шестнадцати в ширину и десяти в высоту. Массивный замок легко открылся одним поворотом ключа. Подняв крышку, я увидел, что на дне действительно лежит длинный чехол, запертый на изящный бронзовый замочек. Осторожно встряхнув чехол, я услышал шелест бумаги. Вне всякого сомнения, именно здесь Макмиллан держал пресловутое Соглашение. По крайней мере, оно хранилось под двумя замками: хоть небольшое, но утешение. Подперев шкатулку парой башмаков, я прикрыл её сверху охотничьей курткой и бриджами.
В этот момент снизу донёсся стук в парадную дверь, я услышал, как она отворилась и строгий голос потребовал мадам Изольду.
Решив, что это, должно быть, полицейские, вызванные с утреннего обхода, я бросил свои занятия и, выйдя из комнаты, взглянул вниз. Герр Дортмундер направлялся навстречу двоим мужчинам. Констебли, решил я, или что-то в этом роде. До меня донёсся звон его шпор, когда он с каждым шагом, казалось, воздвигал барьер между констеблями и присутствовавшими в доме. Поняв, что нужно спешить, я вернулся в комнату Макмиллана и закончил упаковку вещей не столько аккуратно, сколько торопливо. Довольный тем, что можно наконец отправляться в путь, я прошёл в свою комнату, взял шляпу, сюртук и саквояж и дёрнул за сонетку, чтобы вызвать слуг для переноса багажа в экипаж: даже если мы собираемся ехать на поезде, то не можем же идти на станцию пешком.
Оглядываясь по сторонам, я не заметил Майкрофта Холмса. Конечно, я имею в виду его турецкую ипостась, Камира. Хотя мне очень хотелось знать, куда он мог деваться, я понимал, что задавать этот вопрос окружающим было бы неблагоразумно. Возможно, подумал я, удастся услышать что-нибудь из разговоров слуг. Я старательно прислушивался, но, увы, безрезультатно.
Появился носильщик. Мадам Изольда вызвала его, чтобы погрузить в фаэтон багаж Макмиллана. Похоже, она так же торопилась избавиться от него, как он покинуть её заведение. Взявшись за вещи, носильщик фальшиво засвистел какой-то простенький мотивчик из бесконечно повторявшихся четырёх нот. К тому времени, когда сундуки, чемоданы и коробки оказались в экипаже, я буквально изнемог от этой мелодии и точно знал, что ей предстоит звучать в моём сознании по меньшей мере несколько часов.
На вокзале Макмиллан попытался потребовать себе отдельный вагон и получил вежливый, но категорический отказ. Скандал, который он устроил начальнику станции, тоже не помог.
— Я выполняю дипломатическое поручение, — бушевал Макмиллан, — и хочу, чтобы вы знали: если с документами, находящимися у меня, что-нибудь случится, вся ответственность ляжет на Германию. Всё, что может произойти со мной, окажется результатом вашего отказа помочь мне.
Я подумал, что Макмиллан ведёт себя крайне неосторожно, и с трудом сдержал кислую улыбку. Он говорил о тех самых документах, которые были при нём в заведении мадам Изольды. Те, кто надеялся, что он благополучно доставит документы, не одобрили бы его неосмотрительности. Но вероятности, что они узнают об этом, было немного.
— Я не получал приказа о выделении для вас отдельного вагона, сэр, — сказал начальник станции, поклонившись, насколько позволяла его накрахмаленная манишка (а она не давала возможности согнуться слишком низко). — Самое большее, что я могу для вас сделать, — это предоставить вам отдельное купе и оставить два купе по бокам свободными.
— Этого мало, нужно предпринять более серьёзные меры, — с ужасающим презрением сказал Макмиллан. — Моя миссия куда важнее, чем вы полагаете. Вы же должны знать, как следует заботиться об иностранных дипломатах, правда? Ведь вы же здесь не варвары!
— Если нам дают соответствующие указания те, кто обладают правом приказывать, мы обслуживаем пассажиров по высшему разряду. И если мы не всегда можем предоставить максимум удобств, то вовсе не из желания нанести оскорбление. Высококачественное обслуживание — традиция Германии, — провозгласил начальник станции, являвший своим видом воплощённое достоинство. Казалось, что накрахмаленные уголки воротничка вот-вот проколют его подбородок.
— Прекрасно! — саркастически ответил Макмиллан. — Тогда вы приложите все усилия, чтобы обеспечить мне отдельный вагон, который я требую, и проследите, чтобы в нём были официант и охрана.
Начальник станции оставался непреклонен.
— У вас нет никаких оснований для такого исключительного обслуживания. Почему вы считаете, что имеете право на него?
Почувствовав, что шотландец и немец оказались в тупике, я решился подёргать Макмиллана за рукав и кашлянул, надеясь, что это не повлечёт к новому приливу головной боли.
— Сэр, если вы позволите мне предложить…
— В чём дело, Джеффрис? — он окинул меня тяжёлым взглядом, словно досадуя, что сделал ошибку, наняв меня.
— Всё очень просто, — сказал я, понизив голос. — Существует угроза вашей жизни, так зачем привлекать к себе повышенное внимание? Чем больше вы будете выделяться среди других пассажиров, тем легче будет вашим противникам найти вас. Отдельный вагон бросается в глаза, его легко, скажем, отцепить, из-за него вы рискуете привлечь к себе внимание тех, от которых больше всего хотели бы держаться подальше.
