«Думаешь, это чеченцы?»
«Да нет… – махнул рукой охранник. – Сейчас все грамотные стали. Не разберешь, где кто».
В пять утра Багиров дал отбой, оставил на Тихвинской пару ребят и поехал домой переодеться, помыться, повидаться с женой. Она ничего не спрашивала, наученная горьким опытом, подогрела завтрак, села рядом и смотрела, как он ел. Отпуск, который они собирались провести в Одессе, отодвигался на неопределенное время.
«Плюнь ты на все, Боря, – заплакала жена, когда он, стоя в прихожей, надевал под пиджак кобуру. – Зачем нам эти деньги, если мы света белого не видим? Поедем в Одессу, к твоей маме…»
«Ну да, – усмехнулся Багиров. – Это ты сейчас так говоришь».
Он помнил выражение лица Лиды, когда приносил ей майорское жалованье. И то, какими глазами она смотрела на соседку в норковой шубке, подаренной любовником. Его не проведешь. Жена уже привыкла к хорошей, сытой жизни и на другое вряд ли согласится. Это она сгоряча слезы льет, от страха, что одна может остаться. Детей у них нет и уже не будет. Багиров считал, что так даже лучше, – по крайней мере, если с ним что случится, сирот он на этой земле не оставит. Он и сам не хотел уезжать. Успел привыкнуть к своей новой беспокойной жизни, к Широкову, к ребятам и, что греха таить, к весьма приличным деньгам.
По дороге в Колокольников переулок он продолжал думать о женщинах. Какие они все разные и странные создания. Его Лида – далеко не худший вариант. Когда-то ему казалось, что они любят друг друга, но только сейчас он стал достаточно зрелым для осознания собственных заблуждений. Не только в отношении Лиды. Он понял, что многое упустил, многого так и не постиг в этой жизни. Может быть, еще успеет? Хотелось бы…
– Задумчивый ты какой-то, – заметил Широков. Он стоял в одних шортах, босиком на китайском ковре и улыбался. – Тоже страшный сон видел?
Багиров усмехнулся, любуясь его развитым, сильным телом, в котором дремала не пробужденная энергия хищника.
– Мне даже заснуть-то не удалось.
– Чего ты на меня уставился, как на девку? – удивился Широков.
– Красивый ты мужик, Павел Иванович, – сказал Багиров. – Ну просто до неприличия!
Широков слегка смутился.
– Тихо ты… – пробормотал. – Ребята услышат… черт знает что подумают.
Они расхохотались до слез, освобождаясь от накопившегося за ночь напряжения. Потом отправились в кабинет, поговорить.
– На Тихвинской все спокойно, – сообщил Багиров. – Зря просидели до утра. Ложная тревога.
– А как насчет кинжала? Что эксперты сказали?
– Боюсь, придется тебя разочаровать. Все, к кому я обращался, ничего существенного сказать не смогли. Кто изготовил кинжал, когда? Никто понятия не имеет. Сходятся только в одном – вещь дорогая и вроде как старинная, рукоятка стилизована под рыбу, выполнена из халцедона; лезвие острое, из сплава высочайшего качества, с орнаментом восточного типа. Работа тонкая, по всему видно, делал мастер.
– Выходит, кинжал не простой?
– Выходит, – кивнул Багиров. – Такую вещь у тебя в квартире не случайно оставили. С намеком. Чтобы ты подумал и догадался.
– О чем?
– Я не знаю, – развел руками начальник службы безопасности. – Это только ты можешь знать.
Широков закрыл глаза и с силой потер виски.
– Черт! Голова разболелась… Ума не приложу, о чем мне может говорить этот кинжал? Я уже и так, и сяк прикидывал – ничего не получается. А главное – при чем тут Эльза? Она давно мертва.
– Ну… фотографию могли проткнуть с целью вывести тебя из равновесия, разозлить, заставить потерять голову, вести себя безрассудно, неадекватно. Кто-то именно этого и добивается.
– Зачем? Что ему или им нужно? Пусть бы прямо сказали.
Багирову хотелось курить, но он терпел.
– Мы топчемся на месте, – сказал он. – Ребят из «Ареса» напрягли, свою охрану напрягли, полицию напрягли… А толку? Тычемся в разные стороны, как слепые котята. Я уже, грешным делом, воспользовался старыми связями. Впустую… Все в недоумении.
– Безвыходных ситуаций не бывает, – возразил Широков.
– Думай, Павел Иванович… Вспоминай, кому дорожку перешел.
Широков вскочил и зашагал по кабинету, засунув руки в карманы шорт. Он уже думал и ничего не придумал. Те, кто могли иметь на него зуб, действовали бы по-другому. Их почерк был узнаваем.
– Что за бардак происходит? – злился он. – Менты что-нибудь нарыли?
Багирову все сильнее хотелось курить. Он покачал головой, сглатывая слюну.
– Нет. Авто брошенные нашли, и все. Это мы и без них бы сделали.
Зазвонил сотовый. Павел посмотрел на номер, не стал отвечать. Ему ни с кем не хотелось разговаривать.
– Кто? – спросил Багиров. Не из любопытства, а по долгу службы.
– Таня… – вздохнул Широков. – Беспокоится. Или соскучилась. Ты любишь свою жену, Борис?
Багиров пожал плечами.
– Раньше думал, что люблю.
– А сейчас?
– Честно? – он отвел глаза. – Не знаю. Привыкли мы друг к другу… Хорошо это или плохо?
– Ну вот… сердце у тебя горит, когда ты о ней думаешь? Так, чтобы дух захватывало?
– Я курить хочу, Павел Иванович, – не выдержал Багиров. – А ты меня про любовь пытаешь.
Широков махнул рукой.
– Кури…
Начальник службы безопасности с наслаждением сделал пару затяжек и расслабился.
– Я забыл, есть ли у меня сердце, – ответил он. – Значит, не горит. И дышу я ровно.
– А горело?
Багиров склонил голову набок, подумал.
– Боюсь, что нет. Гормоны играли. Я циник. И не самого лучшего мнения о бабах… женщинах, – поправился он. – Наверное, мне не повезло. А впрочем… у меня еще все впереди.
Он не стал докладывать боссу подробности о поездке в промзону, Жоре Пилине и своих поисках. Отложил на потом…
Глава 20
Вадим Сергеевич Казаков кроме обязанностей завуча имел еще кучу общественных нагрузок.
Чтобы держать форму, он преподавал математику в старших классах и занимался на дому репетиторством, – то есть свободного времени у него было очень мало, и все оно принадлежало Леночке. Елене Слуцкой. Ухаживание за ней напоминало Казакову контрастный душ. Ледяной холод, граничащий с равнодушием, вдруг сменялся у этой неуравновешенной барышни горячими ласками и живым интересом, который угасал так же мгновенно, как и разгорался. Вадим никогда не знал, что взбредет во взбалмошную головку госпожи Слуцкой, и на каждое свидание отправлялся, как в разведывательный рейд по тылам противника.
Сегодня они не договаривались о встрече, поэтому Казаков решил посвятить половину дня хозяйственным делам, – отремонтировать кран в ванной и обзавестись, наконец, шкафом для одежды. Они с мамой жили в тесной двухкомнатной квартирке на Осташковской улице, давно мечтая о том, как Вадим женится и переедет к супруге. Это превратилось у них в идею-фикс. Другого способа улучшить жилищные условия Казаковы придумать не могли. Родственников, которые оставили бы им наследство, не было, – вся казаковская родня проживала в Саратовской области и едва сводила концы с концами. Денег тоже не предвиделось. Зарплата Вадима вместе с репетиторскими и мамина пенсия позволяли им не бедствовать, но и только. Удавалось собрать на отпуск в Крыму, ремонт или новую мебель. О крупных накоплениях речь не шла.
