— Думаешь, лодку голуб-яван стащил? Зачем она ему?
— Мало ли… Кстати, лодка потом нашлась, в пяти километрах выше того места, где она исчезла.
— Сказки все… обычная брехня.
— Поживем, увидим…
Больше Лариса ничего не слышала, она провалилась в глубокий сон. Ей снилось прекрасное озеро — синий глаз Памира. Оно раскинулось перед ней своей сияющей гладью. По его берегам высились заснеженные каменные исполины. Высоко в небе стояло желтое солнце…
Из Калаихума Лариса решила написать письмо мужу. Так, мол, итак, из-за неблагоприятной погоды придется сидеть в горах до весны, только потом начнутся съемки. У Бориса был с собой ноутбук, и она осмелилась попросить его воспользоваться электронной почтой…
Москва
— Рад вас видеть, прекрасная Мария, — кланяясь, сказал Холмогоров.
— Проходите в гостиную, Геннадий Алексеевич. Чем обязана вашему визиту?
Господин Холмогоров был давнишним приятелем Ревина. Они дружили едва ли не со школьной скамьи, потом пути их разошлись. Данила увлекся альпинизмом, пропадал в горах, а Холмогоров получил экономическое образование, защитил докторскую и занялся финансами. Встретились бывшие одноклассники случайно, в приемной одного государственного чиновника. Пока ожидали «высочайшей аудиенции», разговорились. Оказалось, что их интересует одна и та же сфера бизнеса — технические средства связи и предоставляемые в этой области услуги.
«Данила! — не переставал удивляться Холмогоров. — Я думал, ты с гор уже не спустишься. Бросил, что ли, свое скалолазание?»
«Бросил, — серьезно ответил Ревин. — Считай, альпинистская страничка моей биографии закрыта. Навсегда».
Больше они к этой теме не возвращались. Ревин пригласил друга на должность финансового директора в свою молодую перспективную фирму «Роскомсвязь».
Холмогоров познакомился с женой Ревина и с самой первой встречи стал называть ее «прекрасная Мария». Отношения у них сложились холодно-официальные, хотя Машеньке казалось, что чопорный и сухой Холмогоров втайне питает к ней симпатию. Сказать, что он влюблен, было бы большой натяжкой. Это слово вовсе не подходило к Холмогорову — высокий, длинный, худой, он являлся воплощением бесстрастности и безукоризненного профессионализма. Финансы, денежные потоки, банковские операции, казалось, занимали его полностью, без остатка.
— Я к вам по делу, прекрасная Мария…
Холмогоров уселся в кресло, заложив ногу на ногу. Дорогой костюм висел на нем, как на вешалке; тщательно, волосок к волоску, прилизанные волосы облегали вытянутый породистый череп мыслителя, облысевший лоб блестел.
— Да? — удивилась Ревина. — Кому, как не вам, знать, что в бизнесе я полный профан. А что касается денег, то я умею их только тратить.
Геннадий Алексеевич изобразил на лице некое подобие улыбки, при этом его бесцветные глаза, обрамленные белесыми ресницами, оставались напряженно — серьезными.
— Как ни странно, — продолжал он тем же ровным деловитым тоном, — я пришел говорить с вами именно о деньгах.
— Хорошо… я вас слушаю. Может, выпьете чего-нибудь? Коньяк, водка?
— Благодарю, нет.
Машенька отлично знала, что Холмогоров пил все подряд в больших количествах и умудрялся не пьянеть. То, что он отказался от спиртного, говорило о важности предстоящей беседы.
— Прекрасная Мария, поймите меня правильно… я не собираюсь обсуждать здесь деловые качества вашего супруга и моего партнера…
— Вы о Ревине, что ли?
Геннадий Алексеевич слегка нахмурился. Эти женщины! Что за несносная привычка перебивать?
— Меня привело к вам беспокойство, — терпеливо объяснял он. — Данила прежде всего мой друг, а потом уже партнер по бизнесу. Он… самый близкий мне человек. Я не женат, родители мои умерли, и вы с Данилой — вся моя семья. Ну еще фирма, конечно. Фирма — это мой ребенок. Я выпестовал, вырастил ее, поставил на ноги, и мне не безразлична судьба моего детища.
Машенька насторожилась. Этого только не хватало! Неужели у Ревина начались неприятности в делах?
— А что случилось? — спросила она, замирая от страха.
Из-за ерунды Холмогоров никогда бы к ней не явился, тем более в отсутствие мужа.
— Видите ли, Мария Сергеевна, я… теряюсь в догадках по поводу Данилы. Что с ним происходит в последнее время? Вы ничего… э-э… необычного не замечаете?
— Чего именно? Говорите толком, Геннадий Алексеевич. Я тонкостям светских бесед не обучена, мне желательно попроще и поконкретнее.
Холмогоров молчал, буравя ее пристальным недоверчивым взглядом.
«Какой у него неприятный прищур!» — подумала Машенька, невольно внутренне холодея. Как бы там ни было, она не собиралась обсуждать проблемы Ревина ни с кем, кроме его психотерапевта. Даже с Геной.
— Кофейком не угостите? — опуская глаза, спросил Холмогоров. — Вы божественно готовите кофе по-турецки.
— С удовольствием. Только вам придется пару минут подождать.
Машенька поняла, что Холмогоров взял паузу. Значит, разговор действительно предстоит серьезный. Она машинально возилась на кухне, не переставая думать о финансовом директоре. Неужели он что-то заметил? Но ведь все приступы неуравновешенности у Ревина случались в основном по ночам. Днем он оставался прежним Данилой, добродушным, вспыльчивым, порывистым, умным и веселым парнем. «Парень! — усмехнулась она. — Я забываю, что нам с Ревиным уже перевалило за тридцать».
Она разлила кофе в маленькие фарфоровые чашки и вернулась в гостиную. Холмогоров все так же сидел, глядя прямо перед собой.
— Прошу, — она поставила на стол кофе и блюдо со сладостями. — Угощайтесь.
— М-мм… какой аромат! — восхитился гость. — Восток чудесен, вы не находите? Мы обязаны ему столькими наслаждениями.
Машенька кивнула.
— Пирожные, конфеты? — предложила она.
Холмогоров отказался. Он пил кофе и совершенно, казалось, забыл о цели своего визита. Но Машенька знала, что это всего лишь уловка. У Геннадия Алексеевича феноменальная память, он никогда ничего не забывает.
— Наша фирма находится в непростых условиях, — сказал он, будто и не отвлекался. — Мы должны срочно вернуть крупный кредит.
— И что? Не хватает денег?
— Пока хватает…
— Что значит «пока»? — испугалась Машенька. — Существует угроза банкротства? Я совершенно не сведуща в таких вещах. Так что вам придется ввести меня в курс дела, Геннадий Алексеевич.
— Я как раз пытаюсь выполнить эту задачу, — одними губами улыбнулся Холмогоров. — А вы меня сбиваете с мысли.
«Тебя собьешь!» — зло подумала Ревина.
— Извините… — сказала она. — Продолжайте, пожалуйста.
Холмогоров поставил чашку на столик и потер ладонью о ладонь. Раздался сухой шелестящий звук, от которого Машеньку передернуло.
