Все шло своим чередом. Воспитанники жрецов Храма под руководством «летающего инка» ремонтировали и собирали «мотыльки» и «пеликаны», я им помогал. В хорошую погоду мы с Амару летали над пустыней и плоскогорьем Наска, наслаждаясь чудесными видами, а по вечерам баловали себя вкусной едой, вели неторопливые беседы.
Я убеждал себя, что трачу время не напрасно. И мои старания наконец были вознаграждены.
По утрам, после того, как Амару принимался за свой ритуал поклонения богу Солнца, я удалялся в глубь плоскогорья, бродил там в одиночестве, поглощенный разгадкой тайны. Она уже опаляла меня своим горячим дыханием. К тому же мне приходилось делать вид, будто я совершаю ритуалы, посвященные моим богам. Уединение как нельзя более способствовало этому. Во-первых, Амару и все его окружение проникались почтением к отправляемому мной таинственному культу. Во-вторых, опасность разоблачения сводилась к минимуму.
— Твои боги очень могущественны, — однажды сказал мне «летающий инка».
Я не стал разубеждать его.
Как-то раз, вернувшись с одной из таких прогулок, я застал во дворе настоящий переполох. Рабы суетились, бегали туда-сюда, на огне готовилось множество кушаний, а сам Амару вместо обычных в это время занятий с молодыми учениками оказался дома.
— Мы ожидаем Избранного! — заявил он, как только меня увидел.
Я постарался скрыть свое ликование. То, чего я так долго ждал, наконец, свершается.
— Вам выпала такая честь? — спросил я, изображая великое удивление.
Амару скромно опустил глаза, но потом не выдержал и, замирая от восторга, поведал мне о Пророчестве Статуэтки.
— Она сохранила блеск! — прошептал он мне на ухо. — Она сияет, как полуденное Солнце!
Я уже видел подобный ритуал, которым пользовались эти существа, пытаясь привлечь избранных из Царства Света.
Это происходило в одном из подземных храмов Теночтитлана. Рискуя быть убитым на месте в случае, если меня обнаружат, я проник в святилище. Внутри храм поражал обилием золота. Желтым металлом были отделаны пол, потолок и стены; множество золотых статуй сверкали в бликах огня. Золото кипело в огромных каменных чашах, куда жрецы опускали глиняную фигурку человека. Произносилось заклинание, и фигурку, покрытую жидким золотом, помещали в специальную нишу. Если со временем статуэтка сохраняла блеск, то это был хороший знак. Он предвещал появление Избранного. Если же фигурка темнела, то ацтеки готовились к худшему.
Инки, как я и предполагал, тоже имели развитую сеть подземных лабиринтов и храмов. Одно из святилищ располагалось где-то неподалеку, в пустыне Наска. Думаю, храмы и прочие культовые сооружения инков соединялись сложной паутиной подземных ходов. Нечего было и надеяться попасть в подземелья без проводника.
Весь вечер Амару рассказывал мне об Избранных.
— Они не рождаются среди нас, — шептал он. — Они приходят из ниоткуда, уже достигшие зрелости, и уходят в никуда, полные сил и энергии. Они не стареют, ибо они — Сыновья Солнца!..
Глава 20
Памир. Община гуру Нангавана.
Нангаван скучал. Вся его предыдущая жизнь казалась ему теперь бесполезными гонками, в которых не было ни страсти, ни смысла. Наверное, так чувствует себя белка, бегающая внутри колеса. Но белки, к счастью, не имеют привычки думать. А вот люди…
Шраваки, проживающие в общине, ожидали от Учителя откровений. Они надеялись с его помощью проникнуть в некий трансцендентный слой бытия, называемый то ли нирваной, то ли просветлением, то ли еще как-то. Они пришли сюда, на гору, чтобы постигнуть Истину, проникнуться ею и положиться на нее. Нангаван сам искренне желал того лее. Но как только он, казалось, приближался к Истине, та ускользала. И он оказывался едва ли не дальше от нее, чем в самом начале Пути. О, тогда ему было все так ясно, так понятно! Что же теперь?
Нангаван не знал, кому молиться. Иисус, Будда, Кришна, пророки и философы перемешались в его сознании. Он споткнулся о некий порог, который оказался непреодолимым. Чем сильнее Нангаван жаждал перейти его, тем больше отдалялся от цели. Истина будто затеяла с ним игру в кошки-мышки. Она дразнила, заманивала его, приближалась… а потом пряталась в тень.
Медитация в пещере перестала приносить Нангавану прежнее удовлетворение. Он взялся перечитывать Новый Завет. И там обратил внимание на такие строки: «Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенство, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое».
— Что же выходит, я все еще младенец? — спросил себя Нангаван. — Значит, все эти годы ушли только на то, чтобы я осознал свою незрелость? Выходит, я только отчасти знаю и отчасти пророчествую? Ничего удивительного, что я до сих пор далек от совершенства. Я боюсь своих желаний. Я как витязь на распутье, который никак не может выбрать дорогу. Но когда же, когда наконец я стану не младенцем, но зрелым мужем? Когда же снизойдет на меня благодать?
У Нангавана пропал аппетит. По ночам он лежал с открытыми глазами и думал, думал… «Пойду на гору, — вернулся он к своему решению. — Завтра. После заката. Когда все ученики будут крепко спать. Священная Гора поможет мне найти мир в душе. Должна помочь! Иисус ходил на гору беседовать с Богом, и я пойду. Сказано же „просите и дано вам будет“. Вот я и попрошу. Так и скажу, что желаю вершить чудеса. Хватит предаваться страху и сомнениям. Нет ничего позорного в том, что я растерян. На вершину простых путей нет!»
Последний аргумент оказался самым весомым. Придя к согласию с собой, Нангаван заснул. Утром его разбудили громкие крики.
— Ты рассыпал соль! — возмущался новенький. — Наверное, опять отключил ум? Если ты еще не научился действовать на более высоком уровне, то изволь пользоваться хотя бы умом. По крайней мере продукты будут в целости и сохранности. Здесь магазинов нету! Это тебе не Москва, где на каждом углу супермаркет. Теперь прикажешь без соли обходиться?
Тот, на кого ругался Женя Голдин, — длинный, неуклюжий парень в очках, — наклонился и старательно собирал с полу остатки соли. К сожалению, почти вся соль просыпалась в широкие щели между досками.
Неуклюжего парня звали Витя, но все ученики, не сговариваясь, окрестили его Длинным.
— Надо было мешок соли брать, — оправдывался он. — Я говорил.
— Мы и так навьючились, как ишаки! — вмешался Хаким. — Сюда иначе как пехом не доберешься. Накрыться твоим мешком, что ли?
— Пусть Длинный спускается вниз, к строителям, — предложил Женя. — И попросит у них соли. В следующий раз будет аккуратнее.
Остальные сочли такое предложение вполне разумным.
