— Исправить — значит внести необходимые изменения, — объяснила Ангелина Львовна, понимая, что говорит в пустоту. — Сделать лучше. Вы готовы менять свои правила и принципы?
— Почему он разлюбил меня? — сквозь слезы твердила женщина. — Все было так хорошо! Мы провели медовый месяц в Египте… Его родители подарили нам двухкомнатную квартиру! Он носил меня на руках…
«О чем она говорит?» — подумала Закревская и посмотрела на шар. Нейтральный, далекий от всего, что происходило вокруг, он казался вырезанным изо льда. Только лед этот не таял.
Пациентка бурно возмущалась, вздыхала и сморкалась. Ей не нужны были ничьи советы, потому что она не собиралась их исполнять. Ей нужно было выплеснуть свою обиду, свои обвинения и свое горе.
Ангелина Львовна слушала ее и думала: «Я не замужем. Какое счастье!..»
Памир
Наутро после съемок строители обнаружили Бахмета. Замерзший, дрожащий, в изодранной грязной одежде, он выглядел ужасно.
— Валерий Михайлович! — подбежали к Изотову два проходчика. — Пропавший нашелся! Ну, режиссер этот.
— Живой?
— Слава богу, жив. Но замерз сильно. И вообще… чумной какой-то. Не разговаривает. Мы его в медпункт отвели.
У Изотова отлегло от сердца. Главное, не случилось самого страшного, и теперь ему не придется отвечать. Паршин все еще болеет, и ответственность за людей и ход строительства лежит на его заместителе.
— Где он был? — спросил инженер. Проходчики переглянулись и развели руками.
Они не знали.
— Мы поутру, еще в сумерках, идем на работу… глядим — кто-то бредет, еле-еле. Шатается, как пьяный. Думали, это Степаныч, электрик, «заложил» как следует после ночной смены. Ну… окликнули. Он не отвечает. Подошли ближе… видим, чужой. Вроде на режиссера похож. Стали расспрашивать, а он молчит, только глазами моргает. Поняли, что не в себе мужик. Принюхались, вроде трезвый. Взяли его под руки — и в медпункт. Все…
— Вы уверены, что это режиссер? Рабочие снова переглянулись.
— Кому еще быть-то? Раз не наш, значит… он. Вчерась потерялся, говорят. А кто ж это тогда?
— Ладно, идите, — махнул рукой Изотов. — Я сам разберусь.
Он быстро зашагал в медпункт. Возле больного сидел врач, измерял давление.
— Привет, Костя, — поздоровался Изотов. — Что туту тебя?
— Да вот, заблудший явился, — обернулся врач. — Где его всю ночь носило?
Инженер сразу узнал Бахмета. Это действительно был он, бледный, с ввалившимися щеками.
— Что с ним?
— Спит. Я ему укол сделал.
Изотов подошел и сел на свободный край скамейки. Бахмет хрипло дышал, его веки нервно подрагивали.
— Рассказал, что случилось? — спросил инженер.
— Нет. По-моему, он в состоянии шока, — вздохнул врач. — Даже не понимает, чего от него хотят. Плюс переохлаждение организма. А так… вроде все стальное в порядке. Голова цела, руки-ноги тоже. Никаких сильных ушибов на теле нет. Думаю, через пару дней оклемается.
— Когда с ним можно будет поговорить? Врач немного подумал.
— После обеда. Он выспится, отдохнет… Может, начнет общаться. Но я ничего не обещаю.
— Хорошо. После обеда я загляну, — сказал Изотов. Какая-то смутная мысль не давала ему покоя. — Знаешь что, Костя, не оставляй его одного. Побудь рядом.
— Я и сам собирался…
— Не отходи от него ни на шаг! — строго приказал инженер. — Ты понял?
Доктор растерянно кивнул.
Изотов вышел из медпункта в прескверном расположении духа. Что-то в исчезновении Бахмета настораживало его. Где режиссер пробыл всю ночь? Почему не откликался, когда его звали?
К десяти утра приехали каскадеры во главе с Борисом, продолжать поиски. Обрадовались, узнав, что Бахмет нашелся, живой и невредимый.
— Мы его заберем, — предложил Борис. — У вас и так забот хватает.
Но врач оказался категорически против.
— В крайнем случае завтра, — сказал он. — Вашему режиссеру нужна медицинская помощь.
— У нас тоже есть доктор.
— Нет, — решительно возразил Костя, помня об указании Изотова. — Пока я за него отвечаю и хочу быть спокоен. Увижу, что он в порядке, тогда забирайте.
Время до обеда тянулось долго. Несмотря на начало апреля, дул холодный ветер, разгоняя облака. Ночью подморозило, и теперь, на солнце, все таяло, капало и журчало. Между камней пробивались веточки арчи, зеленела первая травка.
Изотов еле дождался трех часов, когда Бахмет должен был проснуться.
— Ну, можно с ним поговорить? — шепотом спросил он у Кости, который стоял и курил у двери в вагончик-медпункт.
— Попробуйте, — с сомнением ответил врач. — По-моему, он еще не очухался.
Инженер вошел и уселся возле пострадавшего. Тот выглядел измученным; тяжелые красные веки еле поднялись, когда он взглянул на Изотова.
— Дмитрий Лаврентьевич, вы можете говорить? — спросил тот, сдерживая внутреннюю дрожь, которая началась сразу, как только он опустился на скамью.
Бахмет чуть шевельнул головой.
— Что с вами случилось? Вы заблудились в туннеле?
Режиссер молча смотрел на Изотова. Постепенно его лицо прояснялось.
— Да… — прошептал он, с трудом шевеля губами. — То есть нет… не помню. Я… вышел…
— Куда? Куда вы вышли? — наклонился к нему посетитель.
Бахмет силился вспомнить и не мог.
— Когда погас свет, вы находились в туннеле? Режиссер кивнул.
— Кажется, да… Мне стало… нехорошо… Закружилась голова. Потом… я захотел выйти на воздух и… пошел…
Изотову приходилось с трудом вытягивать из него каждое слово.
Выяснилось, что Бахмет все-таки вышел из туннеля, потом побрел куда глаза глядят, потом… заблудился между камней. Ночь он провел под открытым небом, не понимая, где он и куда идти. Холод окончательно отшиб у него всякое соображение. Утром какие-то люди помогли ему добраться до медпункта.
Так ничего толком и не выяснив, инженер решил еще раз поговорить с врачом.
— Что ты об этом думаешь, Костя? — спросил он.
— Ко мне несколько раз обращались проходчики, жаловались на дурноту и головокружение. Это состояние возникало у них именно в туннеле. Наверное, с режиссером произошло нечто похожее. Он почувствовал себя плохо, вышел наружу, потерял ориентацию и заблудился. Что у вас там творится? Может, газ просачивается? Когда концентрация маленькая, все хорошо, а если количество газа в воздухе возрастает, то…
— Но ведь мы все там были! — перебил его Изотов. — И я, и женщины, и остальные киношники. Никому ничего.
