Он бросил злобный взгляд на Нангавана и отвернулся.
— О какой стойкости идет речь? Кто должен быть стойким? — тонким голоском осведомился Яков. — Я что-то не сообразил.
— В огороде бузина, а в Киеве дядька! Вот о какой! — не унимался Криш. — Мы спрашиваем про одно, а нам преподносят совершенно другое. Лапшу на уши вешают.
— Я не согласен! — пискнул Яков. — Я… требую уважения! Мы здесь одна семья или кто?
— Или кто! — передразнил его Длинный.
Хаким делал вид, что весь этот спор его не касается. Учитель же с трудом сохранял невозмутимость. Он решил запустить вторую фразу, еще похлеще. Авось она возымеет действие.
— Кто властвует, благодаря своей сути, подобен звезде, которая пребывает на месте, тогда как прочие звезды ходят вокруг нее! — высокопарно заявил Нангаван.
Снова воцарилось молчание.
Хаким опустил глаза. Белкин бросил в рот несколько орехов и быстро начал жевать. Длинный Витя прикусил губу, а Яков, нервно почесываясь, заерзал на месте.
— Над нами издеваются! — пронзительно завопил Криш. — До каких пор это будет продолжаться? Кто тут вообразил себя звездой, вокруг которой мы должны вращаться? Здесь все равны.
— Да! — не переставая жевать, кивнул Белкин. — Перед Богом все равны. И звезды, и люди…
— Это что же получается? — пропищал Яков. — Кто-то звезда, а кто-то, извините, холуй, который не имеет права голоса?
Длинный Витя наконец получил возможность выплеснуть на Якова все свое раздражение, накопленное за время пребывания в общине.
— Мы не на избирательном участке, — ядовито заметил он, испепеляя молчуна взглядом. — Чтобы говорить о праве голоса! Ты, Яша, в прошлых жизнях, видимо, привык к руководящим ролям. То у дворян командовал, то у комиссаров. Теперь нами хочешь покомандовать. Ишь, как тебя прорвало! А то все молчал да молчал. Я тебя, братец, сразу раскусил.
— Я не собираюсь никем командовать, — защищался Яков. — Мне только не нравится высокомерие…
— Хватит переливать из пустого в порожнее! — положил Криш конец их перепалке. — Так мы ничего не добьемся. Пора переходить к делу. Раз никто признаваться не хочет, тогда…
Он обвел присутствующих угрожающим взглядом.
— Мы не на допросе, — пискнул Яков, подражая Длинному.
Тот не остался в долгу.
— Цыц! Контра недобитая! — рявкнул он.
— Прекратите! — не выдержал толстяк. — Как вы можете? Вспомните о духовном…
Криш понял, что решительных действий, кроме него, предпринять некому. И приступил к своим обязанностям.
— Шутки кончились, — зловеще произнес он. — Белыч, показывай!
Наступила пауза. В тишине слышно было напряженное сопение толстяка.
— Может, не надо… — растерялся он.
— Показывай! — приказал Криш. — Давай, не тяни. Все уставились на Белкина, который чуть не подавился своей жвачкой.
— Ребята, я… Ну, в общем, я понял свое несовершенство. Мой главный недостаток — гордыня. Вот я и… решил вырабатывать смирение. Криш посоветовал мне завязывать всем шнурки на ботинках, мыть после всех посуду… То есть быть у вас на побегушках. А я… не смог так сразу перестроиться. Тогда Криш говорит: «Если не получается сразу, начинай постепенно».
— Ты суть излагай, — сердито бросил Длинный. — Не отвлекайся.
— Я и излагаю… Сейчас вы все поймете. Я понял, что Криш прав, и задумался, с чего бы начать. Самое подходящее дело — уборка.
— Так это ты здесь порядок навел? — вмешался Яков. — А я-то голову ломал. Чудеса, думаю. Уходили дрова пилить, было грязно. Пришли — чисто…
Белкин смутился. Грех гордыни имел-таки место.
— Да… — пробормотал толстяк. — Это моя работа. Мне было неловко убирать при всех, и я занялся этим в ваше отсутствие. Из-за уборки все и случилось.
— Далеко тебе еще до просветления, Белыч, — притворно посочувствовал Длинный.
— Я знаю…
Криш понял, что толстяка пора вернуть к главному.
— Ладно, ты дело говори. При чем тут твоя уборка?
— При всем, — встрепенулся толстяк. — У меня какой подход? Если уж взялся за что-то, исполняй с усердием. Это как послушание в монастыре. Я решил навести у нас в доме идеальный порядок. Начал с постелей. Хотел вытрясти пыль из матрацев и одеял, аккуратно перестелить…
Нангаван насторожился. Ему все меньше и меньше нравились откровения Белкина. Но и заткнуть толстяку рот при всех он не мог.
— Ты что, в наших постелях рылся? — пропищал Яков. — Кто тебя просил?
— А зачем просить? Я добровольно… Я хотел чистоту навести, услужить вам. Христианское смирение велит нам любить ближних своих, как самих себя.
— Понятно, — фыркнул Длинный. — Дальше-то что? Из-за чего весь сыр-бор?
Белкин засунул в рот новый орех и принялся жевать. Он сильно нервничал. Криша взбесила нерешительность толстяка.
— Да выплюнь ты свою жвачку! Что ты, как священная корова, жуешь и жуешь? Тебе надо было в Индию ехать за просветлением. В ашрам. Там бы тебя давно святым сделали.
— В Индию? — растерялся Белкин. Криш сжал зубы и застонал.
— Держи меня, — сказал он Длинному Вите. — А то я его сейчас убью! Прикончу на месте!
— Говори, Белыч, — пропищал Яков. — Неровен час, у кого-нибудь нервы не выдержат. Терпения больше нет ждать, пока ты соберешься с мыслями. Ну, занялся ты постелями, и что?…
Толстяк с испугу подавился орехом и раскашлялся. Криш принялся с остервенением хлопать его по спине.
— Скажешь ты, наконец, или нет? — приговаривал он. — Говори, а то хуже будет!
Белкин продолжал кашлять. С трудом отдышавшись, весь красный и потный, он выдавил из себя одно слово: «С-сейчас». Под напряженными взглядами членов общины толстяк ринулся в заваленный старыми циновками угол, поколотился там и с довольным видом вышел на середину комнаты.
— Вот! — торжественно заявил он.
Все невольно повставали со своих мест. В руках Белкин держал скомканную тряпочку не первой свежести.
— Дай сюда, — не выдержал Криш.
Толстяк ловко увернулся, несмотря на свою комплекцию, и отскочил.
— Нет уж, это я нашел! Я сам покажу.
— Не трогай его! — взвизгнул Яков. — Что ты кидаешься, как бешеный?
Длинный Витя сделал шаг к Белкину, готовый выхватить у толстяка его находку, и только Хаким и Нан — гаван не вмешивались в происходящее.
Белкин забыл о своей жвачке. Он попятился, осторожно развернул тряпочку и обвел взглядом присутствующих. На мятой ворсистой поверхности лежали два желтоватых камешка — побольше и поменьше.
— Смотрите… — зачарованно прошептал толстяк. Наступило гробовое молчание.
