— Тогда, боюсь, ты будешь все делать одна, у тебя не будет никакой поддержки.
Лэнгфорд увидел, как испугалась Маккой.
— И я умру? — выдавила она через силу.
— Разве я это сказал?
— Тебе и не надо было.
Умная девочка. Да, Рэмси принял решение, но прежде нужно еще подчистить концы, а Диана может хорошо в этом помочь.
— Как насчет такого варианта? Мы скажем, что произошло недоразумение. Ты приехала сюда, поскольку было достигнуто соглашение между исследователями, учеными военно-морского флота и Белым домом. Тебя заинтересовали старые научные разработки. Таким образом, командующий базой будет полностью удовлетворен и не задаст никаких вопросов, кроме тех, что уже были подняты. И мы покинем это место, выпив за его здоровье.
Закончив говорить, Рэмси как можно дружественнее улыбнулся. И понял, что этот раунд он выиграл всухую.
— Не заставляй меня нервничать, — попросила Диана, вставая с кресла.
— Я же ничего не сделал. Это ты все портишь, у тебя просто не хватает опыта для таких дел.
— Я клянусь тебе, Лэнгфорд, что уничтожу тебя. Не заставляй меня нервничать, — повторила она, одергивая пиджак.
Рэмси решил, что дипломатия может спасти положение. По крайней мере, сейчас. Поэтому он опять улыбнулся и проговорил:
— Как я уже неоднократно говорил, я выполню свою часть сделки.
* * *
Малоун наслаждался ужином, особенно если учесть, что в последний раз он ел еще утром. Интересно, почему голод, когда он работал в книжном магазине, приходил с предсказуемой регулярностью, но вне дома, на задании, эта потребность полностью исчезала?
Коттон слушал, как Изабель и ее дочери, вместе с Вернером Линдауэром, рассказывают о Херманне и Дитце Оберхаузерах. Напряженность между сестрами, похоже, не уменьшилась, а, наоборот, возрастала с каждой минутой. Ульрих Хенн ел вместе с ними, и Малоун внимательно наблюдал за ним. Выходец из Восточной Германии сидел молча, не показывая, что он что-то слышит, но и не пропуская ни единого слова.
Главной в этой странной компании была Изабель, ее лидерства никто не оспаривал. Малоун замечал все оттенки их разговора, видел, что они боятся матери, явно подавлены и раздражены ее диктатом. Впрочем, ни одна из дочерей даже не попыталась бросить ей вызов. Они либо соглашались с ней, либо просто замолкали. А Вернер лишь был тенью жены и старался держать нейтралитет.
После десерта Малоун решил подняться наверх.
В холле гостиницы воздух согревал жаркий камин, наполняя помещение ароматом смолы. Коттон остановился около него и огляделся, заметив три карандашных рисунка монастыря, висевшие на стенах. Один из них представлял собой зарисовку внешних башен, все еще целых, и Коттон обратил внимание на дату в углу картины. 1784 год. Остальные два показывали внутреннее убранство церкви. На одном арки и колонны еще не были разрушены, на них были вырезаны неизвестные ему образы, повторяющиеся с математической регулярностью. В центре рисунка — прекрасный фонтан, здесь он еще сохранил свое великолепие, струи чистой воды переливались через края изящной чаши в его основании. Идиллическая картина божественного спокойствия. Коттон тут же представил фигуры в рясах, снующие через монастырские арки.
Последний рисунок был посвящен внутреннему убранству церкви.
Видимо, это был вид из правого дальнего входа на алтарь. Именно там Малоун сегодня прятался от одного из стрелков. На этих рисунках не было руин и запустения. Камень, дерево и стекло соединялись в чудесном союзе готики и романского стиля. Изображения были столь детальны, что можно было разглядеть даже прекрасные фрески. Коттон заметил и каролингские причудливые узоры на бронзовой решетке. Она очень напоминала ту, что он недавно видел в Ахене. Неизвестный художник. Внизу стояла лишь дата — «1772».
Владелец гостиницы находился за регистрационной стойкой. Малоун повернулся к нему и спросил:
— Это подлинники?
Мужчина утвердительно кивнул:
— Они висят здесь уже очень давно. Когда-то наш монастырь был великолепен, но сейчас этого уже нет, и, видимо, никакие реставрационные работы не вернут былого величия.
— Что случилось?
— Война, равнодушие, погода. Вот что превратило его в камни.
Перед тем как выйти из-за стола, Малоун услышал, как Изабель приказала Хенну убрать тела из церкви. Сейчас тот, уже облаченный в пальто, незаметно выскользнул за дверь. Малоун поймал дуновение холодного воздуха, когда хозяин вернул ему ключ от номера. Он поднялся к себе по деревянной лестнице. Коттон не взял с собой никакой одежды, а та, что была на нем, нуждалась в стирке и чистке, особенно рубашка. В комнате он бросил куртку и перчатки на кровать, снял рубашку и прошел в крошечную ванную. Там он, воспользовавшись гостиничным мылом, постирал рубашку и повесил ее сушиться на батарею.
Малоун стоял в майке и изучал свое отражение в зеркале. Он носил майку с шести лет — укоренившаяся привычка. «Плохо ходить с голой грудью, — сказал бы его отец. — Ты же не хочешь, чтобы от твоей одежды пахло потом?» Коттон никогда не задавал отцу вопросов, просто следовал его примеру и всегда носил майку с глубоким вырезом, так чтобы она не торчала из рубашки. Интересно, как легко всплывали в памяти детские воспоминания. Они так мало времени провели вместе… Малоун помнил только три года, с семи до десяти лет. Он все еще хранил флаг, на который положили награды отца во время его похорон. Его мать еще тогда отказалась от этой памятной вещи, заявив, что в ее жизни и так было слишком много войны. Но когда восемь лет спустя Коттон сказал ей, что поступил на службу, она не возражала. «Что еще мог сделать мальчик Форреста Малоуна?» — просто сказала мать.
И Малоун был с ней согласен. Что же еще?
Он услышал негромкий стук и вышел из ванной, чтобы открыть дверь. За порогом стояла Кристл.
— Могу я войти?
Он сделал приглашающий жест и быстро закрыл за ней дверь.
— Я хочу, чтобы ты знал: мне не понравилось то, что сегодня случилось. Вот почему я пошла за тобой. Я пыталась сказать матери, что обманывать тебя абсолютно бессмысленно.
— Разумеется, ведь ты у нас такая честная.
— Давай посмотрим правде в глаза, хорошо? Если бы я сказала тебе, что уже нашла связь между завещанием и надписью, ты бы поехал в Ахен?
Скорее всего, нет. Но Малоун продолжал хранить молчание.
— Я так не думаю, — быстро сказала она, прочитав ответ у него на лице.
— Ты слишком много рискуешь по глупости.
— На кон поставлено слишком многое. Мама хотела, чтобы я сказала тебе кое-что наедине; она не хотела, чтобы об этом знали Доротея и Вернер.
А он-то гадал, когда же Изабель исполнит свое обещание и выдаст ему «чертовски хорошую информацию».
— Хорошо, кто пытается меня убить?
