– Еще я хотел сказать вам следующее: мы небогаты, потому что вы заложили или истратили все состояние, даже то, что принадлежало нашей матери, в чем я вас не собираюсь упрекать: Бог вам судья…
– Этого только не хватало! – проговорил, скрипнув зубами, Таверне.
– Словом, Таверне – это все, что у нас осталось от скудного наследства, и потому мы просим вас выбрать между Таверне и особняком, в котором мы с вами находимся.
Скажите, в каком из этих двух домов вы собираетесь поселиться? Мы удалимся в другой.
Барон в бешенстве стал комкать кружевное жабо: руки его дрожали, лоб покрылся испариной, губы тряслись. Однако Филипп ничего этого не заметил: он отвернулся.
– Я предпочитаю Таверне, – вымолвил, наконец, барон.
– В таком случае, мы остаемся в особняке.
– Как вам будет угодно.
– Когда вы собираетесь уезжать?
– Нынче вечером… Нет, сию же минуту! Филипп поклонился.
– В Таверне, – продолжал барон, – я заживу как король, имея три тысячи ливров ренты… Да я буду дважды король!
Он протянул руку к комоду, взял ларец и сунул его в карман. Затем направился было к двери, но вернулся и обратился к сыну с отвратительной усмешкой:
– Филипп! Я вам разрешаю подписать нашим именем первый же опубликованный вами философский трактат. А что касается первого произведения Андре.., посоветуйте назвать его Людовиком или Луизой: это имя приносит счастье.
И он, посмеиваясь, вышел. Филипп был вне себя: глаза его налились кровью, лоб пылал, рука сжимала ножны. Он прошептал:
– Господи! Пошли мне терпения, помоги все это забыть!
Глава 35.
ДУШЕВНЫЙ РАЗЛАД
Переписав со свойственной ему педантичностью несколько страниц из своей книги «Прогулки мечтателя», Руссо заканчивал скромный завтрак.
Несмотря на то, что де Жирарден предлагал ему поселиться среди дивных садов Эрменонвиля, Руссо не решался отдать себя на волю великих мира сего, как он сам говаривал в приступе мизантропии, и жил, как прежде, в небольшой квартирке по небезызвестной читателям улице Платриер.
Тереза в это время привела в порядок свое небольшое хозяйство и взялась за корзину, собираясь за провизией.
Было девять часов утра.
Хозяйка зашла по своему обыкновению спросить Руссо, что ему приготовить на обед.
Руссо вышел из задумчивости, медленно поднял голову и взглянул на Терезу, словно только что пробудившись ото сна.
– Все равно, – отвечал он, – лишь бы были вишни и цветы.
– Надо еще посмотреть, не слишком ли это дорого, – заметила Тереза.
– Ну, разумеется, – согласился Руссо.
– Впрочем… Не знаю уж, стоит ли чего-нибудь то, что вы делаете, – продолжала Тереза, – но мне кажется, что вам стали платить меньше, чем раньше.
– Ошибаешься, Тереза: мне платят так же. Просто я стал уставать и работаю меньше. Кроме того, мой издатель задолжал мне за полтома.
– Вот увидите: разорит он вас!
– Будем надеяться, что не разорит: это честный человек.
– Честный человек! Честный человек! Когда вы так говорите, то думаете, что этим все сказано.
– Если не все, то, по крайней мере, многое, – с улыбкой отвечал Руссо, – ведь я говорю это далеко не о каждом.
– Это неудивительно: вы такой угрюмый!
– Тереза! Мы отклоняемся от темы нашего разговора.
– Да, да, вы просили вишен, гурман вы эдакий; вы говорили о цветах, сибарит!
– Ну, а как же иначе, милая моя хозяюшка? – сказал Руссо, поражая даже ее ангельским терпением. – У меня больное сердце и такая невыносимая мигрень, что я не могу выйти из дому и пытаюсь хотя бы частично воссоздать для себя то, чем Бог столь щедро наделил сельскую природу.
Руссо в самом деле был бледен и выглядел усталым. Он лениво перебирал страницы какой-то книги, однако мысли его были далеко.
Тереза покачала головой.
– Хорошо, хорошо, я выйду на часок, не больше. Ключ я, как всегда, положу под коврик. Если он вам понадобится…
– Я не собираюсь никуда выходить, – поспешил вставить Руссо.
– Я знаю, что вы не будете выходить – вы едва держитесь на ногах. Я вам говорю об этом затем, чтобы вы присматривались к входящим в дом, а еще затем, чтобы вы отворили дверь, если будут звонить, потому что если позвонят, вы будете знать, что это не я.
– Спасибо, дорогая, спасибо. Идите, Хозяйка вышла, как обычно, ворча на ходу. Ее тяжелые шаркающие шаги еще долго доносились с лестницы.
Но едва дверь захлопнулась, как Руссо воспользовался тем, что остался один, и с наслаждением развалился на стуле; он стал разглядывать птиц, расклевывавших на окне хлебный мякиш, купаясь в солнечных лучах, пробивавшихся между трубами соседних домов.
Едва его неутомимо юная мысль почуяла свободу, как она сейчас же расправила крылья, подобно птицам, разленившимся после веселого завтрака.
Неожиданно скрип входной двери вырвал философа из полудремотного состояния.
«Что такое? – подумал он. – Неужели так скоро возвращается? Уж не задремал ли я, размечтавшись?»
Дверь в кабинет медленно отворилась.
Руссо продолжал сидеть к двери спиной, уверенный в том, что это вернулась Тереза; он даже не повернул головы.
Наступила тишина.
И в этой тишине вдруг прозвучал чей-то голос:
– Прошу прощения, сударь!
Философ вздрогнул и с живостью обернулся.
– Жильбер! – проговорил он.
– Да, Жильбер. Еще раз простите, господин Руссо.
Это в самом деле был Жильбер.
У него был изможденный вид, волосы разметались; костюм его был в беспорядке, плохо с??рывал его худобу и не защищал от холода; словом, вид Жильбера заставил Руссо вздрогнуть и вскрикнуть от жалости, очень походившей на беспокойство.
Взгляд Жильбера был неподвижен, глаза горели, как у голодной хищной птицы. Улыбка, напоминавшая в то же время волчий оскал, никак не вязалась с его гордым орлиным взором.
– Зачем вы здесь? – громко вскричал Руссо, не любивший в других неопрятности и считавший ее признаком дурных наклонностей.
– Я голоден, – отвечал Жильбер, При звуке его голоса, произносившего самое ужасное из всех известных ему слов, Руссо вздрогнул.
– А как вы сюда вошли? – спросил он. – Ведь дверь была заперта.
– Мне известно, что госпожа Тереза оставляет обычно ключ под ковриком. Я подождал, пока она выйдет из дому, потому что она меня не любит и могла бы не пустить меня в квартиру или не позволила бы поговорить с вами. Удостоверившись в том, что вы – один, я поднялся по лестнице, взял ключ из тайника, и вот я перед вами!
