Капитан «Адониса» обменялся с этим кораблем сигналом и, успокоившись, – так, по крайней мере, могло показаться, – продолжал путь на запад. Вскоре бриг скрылся в ночной мгле.
Лишь на следующий день заметили, что одного пассажира нет на борту.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
9 мая 1774 года в восемь часов вечера Версаль представлял собою интереснейшее и любопытнейшее зрелище.
В начале месяца короля Людовика XV поразила страшная болезнь, в которой врачи вначале не осмеливались ему признаться. Он не вставал с постели и уже стал заглядывать в глаза окружающим, надеясь прочесть в них правду или надежду.
Доктор Борде определил, что у короля оспа в тяжелейшей форме, а доктор Ламартиньер, считавшийся специалистом в этой области, высказывался за необходимость предупредить короля, чтобы он приготовился духовно и физически, как христианин, к своему спасению, а также подумал о судьбе королевства.
– Его величеству Людовику Благочестивому следовало бы распорядиться о соборовании, – говорил он.
Ламартиньер представлял партию дофина, то есть оппозицию.
Борде настаивал на том, что одно упоминание об опасной болезни убьет короля и что он отказывается в этом участвовать.
Борде представлял партию Дю Барри.
В самом деле, пригласить к королю священника означало бы изгнание фаворитки: когда Бог входит в одну дверь, сатана должен выйти через другую.
Итак, пока шла междоусобная война среди лекарей, в семье, в партиях, болезнь покойно располагалась в этом дряхлом, изношенном теле, скоро состарившемся от развратной жизни; она укрепилась в нем так, что ее уже было не выгнать ни лекарствами, ни предписаниями.
При первых признаках болезни, – а причиной послужила неверность Людовика XV, к которой приложила услужливую ручку графиня Дю Барри, – король видел у своей постели обеих дочерей, фаворитку и бывших в милости придворных. Тогда все они еще смеялись и были дружны.
И вдруг в Версале появилась строгая, пугающая своим видом принцесса Луиза Французская, оставившая келью в Сен-Дени и прибывшая за тем, чтобы утешить отца и окружить его заботой.
Она вошла к нему, бледная и мрачная, будто его Судьба. Она уж не была больше ни дочерью своего отца, ни сестрой двух других принцесс; она была похожа на античных прорицательниц, которые в страшные дни бедствий кричали напуганным правителям: «Несчастье! Несчастье! Несчастье!» Она явилась в Версаль в тот час, когда Людовик целовал ручки Дю Барри и прикладывал их, словно спасительные компрессы, к больной голове, к пылавшим щекам.
Завидев Луизу, все разбежались; задрожавшие сестры укрылись в соседней комнате; графиня Дю Барри преклонила колени, после чего поспешила в свои апартаменты; обласканные королем придворные отступили в приемные; только доктора остались у камина.
– Дочь моя! – прошептал король, с трудом приподнимая веки, смеженные страданием и жаром.
– Да, ваша дочь, сир, – отвечала принцесса.
– Вы пришли ко мне.
– От имени Бога!
Король приподнялся, пытаясь улыбнуться.
– Ведь вы забываете о Боге! – продолжала принцесса Луиза.
– Я?..
– Я хочу напомнить вам о Нем.
– Дочь моя! Надеюсь, я не настолько близок к смерти.., и увещания мне пока не нужны! У меня легкое недомогание: ломота и небольшое воспаление…
– Ваша болезнь, сир, настолько серьезна, – перебила его принцесса, – что, согласно этикету, у изголовья Вашего величества пора собраться духовным отцам королевства. Когда член королевской семьи заболевает оспой, он должен незамедлительно собороваться.
– Дочь моя!.. – побледнев, вскричал король в сильнейшем возбуждении. – Что вы говорите?
– Ваше высочество!.. – в ужасе воскликнули доктора.
– Я говорю, – продолжала принцесса, – что вы, ваше величество, больны оспой. Король вскрикнул.
– Доктора мне ничего об этом не сказали, – возразил он.
– Они не осмеливаются, а я вижу, что перед вашим величеством разверсты врата другого царства – царства Божия. Подойдите к Господу Богу нашему и окиньте мысленным взором все прожитые годы.
– Оспа!.. – не слушая ее, бормотал Людовик XV. – Смертельная болезнь… Борде!.. Ламартиньер!.. Это правда?
Доктора опустили головы.
– Значит, я обречен? – спросил король, напуганный более, чем когда бы то ни было.
– Излечиться можно от любой болезни, сир, – отважился заговорить Борде, – особенно, если не терять присутствия духа.
– Только Бог ниспосылает душевный покой и может спасти тело, – возразила принцесса.
– Ваше высочество! – отважно ринулся в бой Борде, хотя говорил очень тихо. – Вы убиваете короля.
Принцесса не пожелала ответить ему. Она подошла к больному, взяла его за руку и осыпала поцелуями.
– Покончите с прошлым, сир, – сказала она, – тем самым вы подадите достойный пример своему народу. Никто не предупредил вас, и вы рисковали навсегда остаться потерянным для вечности. Дайте обет жить по-христиански, если вам суждено жить; умрите, как христианин, если Бог призовет вас к себе.
Она скова приложилась губами к руке короля и медленно пошла к двери. В приемной она опустила на лицо длинную темную вуаль, спустилась по ступенькам лестницы и села в карету, оставив после себя недоумение и невыразимый ужас.
Королю удалось прийти в себя только после того, как он обо всем расспросил докторов. Однако он по-прежнему пребывал в подавленном состоянии.
– Я не желаю повторения сцен, какие я пережил в Меце с герцогиней де Шатору. – Пошлите за герцогиней д'Эгийон и попросите ее увезти графиню Дю Барри в Рюэй.
Это приказание вызвало бурю. Борде хотел было вставить несколько слов, но король приказал ему молчать. Впрочем, Борде видел, что его коллега готов все передать дофину. Борде знал, каков будет исход болезни короля. Он не стал спорить и, покидая королевскую резиденцию, только предупредил графиню Дю Барри о готовящемся ударе.
Графиня, напуганная враждебными лицами и оскорбительными ухмылками окружающих, поспешила скрыться. Час спустя ее уже не было в Версале. Герцогиня д'Эгийон, верная и признательная подруга, увезла впавшую в немилость графиню в замок Рюэй, доставшийся ей в наследство от великого Ришелье. Борде запретил входить к королю всем членам королевской семьи под предлогом возможной инфекции. Комната Людовика XV была отныне изолирована; теперь в нее могли зайти лишь священник или смерть. Король был в тот же день соборован, и эта новость немедленно облетела Париж, уже успевший пресытиться разговорами о немилости фаворитки.
Придворные устремились к дофину, однако тот приказал запереть двери и никого не принимать.
На следующий день король почувствовал себя лучше и послал герцога д'Эгийона с приветом к графине Дю Барри. Это происходило 9 мая 1774 года.
