– А кого вы предлагаете, сир? Ну кого?
– Держу пари, вы ни за что не угадаете.
– Чтобы я угадала имя способного сделать вас популярным? Признаться, нет…
– Член парламента, дорогая… Первый председатель парламента Безансона.
– Де Буан?
– Он самый… Ах, черт возьми, как хорошо вы разбираетесь!.. И вы знакомы с такими людьми?
– Приходится: вы мне рассказываете целыми днями о Парламенте. Однако этот господин не знает даже, что такое «весло», – Тем лучше. Де Праслен очень хорошо знал свое хозяйство и очень дорого мне обходился со своими верфями.
– Ну а кто возглавит министерство финансов, сир?
– Финансы – совсем Другое дело, для них я подобрал сведущего человека.
– Финансиста?
– Нет.., военного. Финансисты слишком долго сидят у меня на шее.
– Господи помилуй, кто же тогда будет в военном министерстве?
– Успокойтесь. Туда я поставлю финансиста. Тере. Он – дока по части счетов и найдет ошибки во всех бумагах де Шуазеля. Признаюсь вам, что я решил поставить во главе военного министерства человека безупречного, чистоплотного, как они говорят, – нарочно, чтобы польстить философам.
– Ну, ну, кто же это? Вольтер?
– Почти угадали: шевалье де Мюи… Это настоящий Катон.
– О Боже! Я в ужасе!
– Дело уже сделано… Я вызвал человека, его назначение подписано, он меня поблагодарил, и мне пришла в голову мысль – уж не знаю, плохая или хорошая, судите сами, графиня, – пригласить его вечером в Люсьенн, чтобы побеседовать за ужином.
– Какой ужас!
– Да, графиня, именно так мне и ответил дю Мюи.
– Он вам так сказал?
– В других выражениях, графиня. В общем, он мне сказал, что его самое горячее желание – служить королю, однако совершенно невозможно служить графине Дю Барри.
– До чего хорош этот ваш философ!
– Вы понимаете, графиня, что я протянул руку.., чтобы отобрать приказ о назначении; я разорвал его на мелкие клочки со спокойной улыбкой, и шевалье удалился. Людовик Четырнадцатый сгноил бы этого мерзавца в одной из отвратительных ям Бастилии. А меня, Людовика Пятнадцатого, Парламент держит в ежовых рукавицах, вместо того чтобы я сам заставлял его трепетать. Вот так!
– Все равно, сир, вы просто прелесть, – проговорила графиня, осыпая поцелуями своего августейшего любовника.
– Далеко не все с вами согласятся. Тере просто омерзителен.
– А кто не омерзителен?.. Кто у нас в министерстве иностранных дел?
– Славный Бертен, вы его знаете?
– Нет.
– Ну, значит, не знаете.
– Мне представляется, что среди всех, кого вы назвали, нет ни одного хорошего министра.
– Пусть так. Кого же вы предлагаете?
– Я назову одного.
– Вы молчите. Боитесь?
– Маршала.
– Какого маршала? – поморщившись, спросил король.
– Герцога де Ришелье.
– Старика? Эту мокрую курицу?
– Как же так? Завоеватель Маона – и вдруг мокрая курица!
– Старый развратник…
– Сир, вы же вместе с ним воевали.
– Распутник, не пропускающий ни одной юбки.
– Ну что вы! С некоторых пор он за женщинами больше не бегает.
– Не говорите о Ришелье, он мне противен до последней степени; этот победитель Маона водил меня по всем парижским притонам… Про нас слагали куплеты. Нет, только не Ришелье! Одно его имя выводит меня из себя!
– Вы что же, ненавидите их?
– Кого?
– Семейство Ришелье.
– Они мне омерзительны.
– Все?
– Все. Один герцог и де Фронзак чего стоят! Его уже раз десять можно было колесовать.
– С удовольствием вам отдаю его. Но ведь есть и еще кое-кто из семейства Ришелье.
– Да, д'Эгийон.
– Совершенно верно.
Можете себе представить, как при этих словах племянник насторожился в будуаре.
– Мне следовало бы ненавидеть его больше других, потому что из-за него слишком много крику во Франции. Но я не могу избавиться от слабости, которую я к нему питаю: он дерзок – вот за что я его люблю.
– Он умен! – воскликнула графиня.
– Да, это отважный человек, страстно защищающий королевскую власть. Настоящий пэр!
– Да, да, вы тысячу раз правы! Сделайте что-нибудь для него.
Скрестив руки на груди, король посмотрел на Дю Барри.
– Как вы можете, графиня, предлагать мне герцога именно тогда, когда вся Франция требует от меня изгнать и разжаловать его?
Графиня Дю Барри тоже скрестила руки.
– Вы только что назвали Ришелье мокрой курицей, – промолвила она, – так вот это прозвище прекрасно подходит вам.
– Графиня…
– Вы прекрасно выглядели, когда выслали де Шуазеля.
– Да, это было нелегко.
– Вы это сделали – прекрасно! А теперь отступаете перед трудностями.
– Я?
– Разумеется! Что означает изгнание герцога?
– Я дал под зад Парламенту.
– Почему же вы не хотите ударить дважды? Какого черта! Сделали один шаг – делайте и другой! Парламент хотел оставить Шуазеля – вышлите Шуазеля! Он хочет выслать д'Эгийона – оставьте его!
– Я и не собираюсь его высылать.
– А вы не просто оставьте его, а обласкайте, да так, чтобы это было заметно.
– Вы хотите, чтобы я доверил министерство этому скандалисту?
– Я хочу, чтобы вы вознаградили того, кто защищал вас в ущерб своему достоинству и своему состоянию.
– Скажите лучше: своей жизни, потому что его непременно захватят в ближайшие дни за компанию с вашим другом Монеу.
– Вот бы порадовались ваши защитники, если бы слышали вас сейчас!
– Да они мне платят тем же, графиня.
– Вы несправедливы: факты говорят за себя.
– Вот как? Почему же д'Эгийон вызывает такую ненависть?
– Ненависть? Не знаю. Я видела его сегодня и впервые с ним говорила.
– Ну, это другое дело. Значит, существует предубеждение, а я готов уважать любые предубеждения, потому что у меня их не было никогда.
– Дайте что-нибудь Ришелье ради д'Эгийона, раз не желаете ничего давать д'Эгийону.
– Ришелье? Нет, нет и нет, никогда и ничего!
– Тогда дайте господину д'Эгийону, раз ничего не даете Ришелье.
