– Другими словами, ваша философия, – прошипел старый барон, который от злости кусал ногти и досадовал на то, что этот разговор стоил ему такого унижения и малодушия.
– Пусть так. Философия – подходящее слово.
–..которое освобождает от многого, не так ли, господин маршал?
– Вы плохой придворный, – холодно улыбаясь, заметил Ришелье.
– Люди моего звания могут быть только придворными короля!
– Мой секретарь, господин Рафте, принимает в день по тысяче человек вашего звания у меня в приемной, – сказал Ришелье, – они приезжают из черт знает какой провинциальной глуши, где привыкают к невежливости по отношению к своим так называемым друзьям, да еще проповедуют согласие.
– О, я прекрасно понимаю, что потомок Мезон-Ружей, прославившихся еще во времена крестовых походов, иначе понимает согласие, нежели Виньрот, ведущий свой род от деревенского скрипача!
У маршала было больше здравого смысла, чем у Таверне.
Он мог бы приказать выбросить его из окна, но он только пожал плечами и сказал:
–Вы слишком отстали, господин крестовый рыцарь: о вас упоминается в клеветнической памятной записке Парламента в тысяча семьсот двадцатом году, но вы не читали ответной записки герцогов и пэров. Пройдите в мою библиотеку, уважаемый, – Рафте даст вам ее почитать.
В то время как он выпроваживал своего противника с этими ловко найденными словами, дверь распахнулась и в комнату с шумом вошел какой-то господин.
– Где дорогой герцог? – спросил он.
Этот сияющий господин с расширенными от удовлетворения глазами и разведенными в благожелательном порыве руками был не кто иной, как Жан Дю Барри.
При виде нового лица Таверне от удивления и досады отступил.
Жан заметил его движение, узнал барона и повернулся к нему спиной.
– Мне кажется, теперь я понимаю и потому удаляюсь. Я оставляю господина министра в прекрасном обществе, – спокойно проговорил барон и с величественным видом вышел.
Глава 18.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Жан был так взбешен выходкой барона, что сделал было два шага вслед за ним, потом пожал плечами и возвратился к маршалу.
– И вы таких у себя принимаете?
– Что вы, дорогой мой, вы ошибаетесь. Напротив, я таких гоню прочь.
– А вы знаете, что это за господин?
– Знаю!
– Да нет, вы, должно быть, недостаточно хорошо с ним знакомы.
– Это Таверне.
– Этот господин хочет подложить свою дочь в постель к королю…
– Да что вы!..
– Этот господин хочет нас выжить и готов ради этого на все… Да! Но Жан – здесь, Жан все видит.
– Вы полагаете, что он собирается…
– Это не сразу заметишь, не правда ли? Партия дофина, дорогой мой… У них есть свой убийца…
– Ба!
– У них есть молодой человек, выдрессированный для того, чтобы хватать людей за пятки, тот самый бретер, что готов проткнуть плечо шпагой Жану… Бедный Жан!
– Вам? Так это ваш личный враг, дорогой виконт? – спросил Ришелье, изобразив удивление.
– Да, это мой противник в истории с почтовыми лошадьми, вам небезызвестной.
– Любопытно! Я этого не знал, но отказал ему в просьбе. Вот только я не просто выпроводил бы его, а выгнал, если бы мог предполагать… Впрочем, будьте покойны, виконт: теперь этот бретер у меня в руках, и скоро у него будет возможность в этом убедиться.
– Да, вы можете отбить ему охоту нападать на большой дороге… О, я, кажется, еще не поздравил вас…
– Вероятно, виконт, это уже решено.
– Да, это вопрос решенный. Позвольте мне обнять вас!
– Благодарю вас от всего сердца.
– Клянусь честью, это было непросто, но все это – пустое, когда победа у вас в руках. Вы довольны, не правда ли?
– Если позволите, я буду с вами откровенен. Да, доволен, так как полагаю, что смогу быть полезен.
– Можете в этом не сомневаться. Это мощный удар, кое-кто еще взвоет.
– Разве меня не любят в народе?
– Вас?.. У вас есть и сторонники, и противники. А вот его просто ненавидят.
– Его?.. – удивленно переспросил Ришелье. – Кого – его?..
– Понятно – кого! – перебил его Жан. – Парламент встанет на дыбы, нас ожидает встряска не хуже той, что была при Людовике Четырнадцатом; ведь они оплеваны, герцог, попросту оплеваны!
– Прошу вас мне объяснить…
– Само собой разумеется, что члены Парламента ненавидят того, кому они обязаны своими мучениями.
– Так вы полагаете, что…
– Я в этом совершенно уверен, как и вся Франция. Но это все равно, герцог. Вы прекрасно поступили, выдвинув его не мешкая.
– Кого?.. О ком вы говорите, виконт? Я как на иголках, я не понимаю ни слова из того, о чем вы говорите.
– Я говорю о д'Эгийоне, о вашем племяннике.
– А при чем здесь он?
– Как при чем? Вы хорошо сделали, что выдвинули его.
– А-а, ну да! Ну да! Вы хотите сказать, что он мне поможет?
– Он поможет всем нам… Вам известно, что он в прекрасных отношениях с Жаннеттой?
– Неужели?
– Да, в превосходных. Они уже побеседовали и сумели договориться, могу поклясться!
– Вам это точно известно?
– Да об этом нетрудно догадаться. Жаннетта – большая любительница поспать.
– Ха!
– И она не встает раньше девяти, десяти или одиннадцати часов.
– Ну так что же?..
– Так вот сегодня, в шесть часов утра, самое позднее, я увидал, как из Люсьенн выезжает карета д'Эгийона.
– В шесть часов? – с улыбкой воскликнул Ришелье.
– Да.
– Сегодня утром?
– Сегодня утром. Судите сами: раз она поднялась так рано чтобы дать аудиенцию вашему дорогому племяннику, значит, она от него без ума.
– Да, да, – согласился Ришелье, потирая руки, – в шесть часов! Браво, д'Эгийон!
– Должно быть, аудиенция началась часов в пять… Ночью! Это просто невероятно!..
– Невероятно!.. – повторил маршал. – Да, это в самом деле невероятно, дорогой мой Жан.
– И вот теперь вы будете втроем, как Орест, Пилад и еще один Пилад.
В ту минуту, когда маршал удовлетворенно потирал руки, в гостиную вошел д'Эгийон.
Племянник поклонился дядюшке с выражением соболезнования; этого оказалось довольно, чтобы Ришелье понял если не все, то почти все.
