– Иду, иду, папа! – она дружелюбно посмотрела на нас.
– Это Никита, – представил меня хозяин. – Журналист из Приреченска, я тебе говорил.
Ее рукопожатие было сильным и уверенным.
– Пишет докторскую диссертацию, – не преминул похвастаться гордый отец между делом. – Поэтому мы с женой заняты правнуками и стараемся по возможности помогать. Кстати, дорогая, ты не делала в гостиной генеральную уборку?
Женщина поняла его с полуслова:
– Что-то не можешь найти?
– Старый альбом.
Виктория Ярославовна пожала плечами:
– К сожалению, понятия не имею, где он. Кажется, я его сто лет не видела. Погоди, сейчас спрошу у Антона. Он в последнее время устраивает здесь посиделки.
– Это мой старший правнук, – пояснил Черных. – Однако он не стал бы…
Не слушая отца, женщина набирала мобильный внука.
– Антошка, ты не видел старый дедушкин альбом? Да, с военными фотографиями. В чулане? – на ее усталом, но все еще привлекательном лице появилось удивленное выражение. – Ты ничего не путаешь? Хорошо, посмотрю. – Быстрым шагом она вышла в прихожую и вскоре вернулась со старым альбомом из потрескавшейся черной кожи. – Этот, папа?
Губы Ярослава Ивановича затряслись:
– Как он посмел?
– Если ты об Антоне, он его не трогал, – бросила Виктория. – Мальчик сам был поражен, почему ты вдруг отправил в кладовку снимки фронтовых годов.
– Я… Я… – хозяин не мог подобрать слов. – Впрочем, ладно. На старика можно списать все. Давайте посмотрим фотографии, – сухая, как кора дерева, рука бережно листала страницы. – Никитушка, а мы ведь здесь моложе вас, представляете? – внезапно его лицо стало серым. Толстый альбом едва не выпал из дрожащих рук: я вовремя подхватил его. Старик пытался что-то сказать, показывая на пустые страницы. Кто-то безжалостно вырвал фотографии, оставив лишь следы старого клея.
– Вика! – крик Ярослава Ивановича повис в воздухе лопнувшей струной. – Вика!
Дочь примчалась по первому зову. Бледное, без кровинки, лицо отца напугало ее, и она растерянно посмотрела на нас:
– Что случилось?
– Где фотографии? – спросил Коротков.
Она прищурилась:
– Вы хотите сказать, их нет?
Черных схватился за сердце:
– Мои фронтовые фотографии… Они пропали…
Женщина обиженно поджала губы:
– Мы их не трогали.
– Значит, кто-то их похитил.
Она рассмеялась над моим предположением:
– Да кому они нужны?
– С некоторых пор эти черно-белые выцветшие снимки на вес золота, – заверил ее я.
Коротков нервно дернулся всем телом:
– Вика, вызови такси. Поедем ко мне.
Она покачала головой:
– Хотите, чтобы я отпустила отца в таком состоянии? Поезжайте без него.
Ярослав Иванович умоляюще взглянул на дочь:
– Ну, пожалуйста, дорогая. Ты же знаешь: не будет мне покоя…
Виктория махнула рукой:
– И что мне с вами делать? Ладно, только домой тоже на такси.
Сидя в неубранной гостиной Владимира Егоровича, мы молчали. Впрочем, говорить было не о чем. Я уже знал: и здесь нас постигнет неудача. Фотографии, повествующие о героической молодости друзей, испарились, как снег в жаркий день. Григорий Иванович потянулся к телефонной трубке:
– Я позвоню домой?
Ему никто не ответил. Все понимали: сделать это просто необходимо. Двадцатилетний внук Прохоренко, быстро отыскавший старый альбом, произнес фразу, к которой я был готов:
– Здесь нет снимков, дед, лишь пустые страницы.
Фронтовые товарищи сдавали на глазах, и я стал опасаться за их здоровье. Без этих беспомощных стариков мне не под силу раскрутить сложное и опасное дело, да, именно сложное и опасное – в этом я давно не сомневался.
– Их мог похитить только тот, кто интересовался ими, – констатировал я. – Вспомните, пожалуйста, не приходили ли к вам люди, просившие показать военные снимки?
Пожилые товарищи переглянулись.
– Конкретно за фотографиями не приходил никто, – ответил за всех Прохоренко.
Я покачал головой:
– Вы все понимаете буквально. Попробуем взглянуть по-другому. Вы – ветераны войны, участники подпольного движения. Не сомневаюсь: у вас постоянно берут интервью, приглашают в школы и другие организации. Возможно, кто-то пожелал взглянуть на снимки. Расскажите, пожалуйста, о подобных фактах.
Владимир Егорович заскрипел зубами:
– Их спрашивал ваш коллега, пропавший без вести.
– Точно, – хором подтвердили остальные. Я почувствовал опасность. Сейчас мы могли пойти по ложному следу.
– Коваленко не стал бы воровать, – уверенно сказал я. – И вообще, если бы они ему были необходимы, сейчас не проблема сделать копии. Он попросил бы парочку, но не стал бы прямо-таки выдирать их из альбомов.
– Никита прав, – глухой голос Черных словно подвел черту под нашим спором. – Корреспондент ничего не выносил из квартиры. Он копировал все на цифровой фотоаппарат.
Коротков заулыбался:
– А ведь точно! Чуть невиновного не оговорил!
– Не расслабляйтесь! – я предупреждающе поднял руку. – Вы еще не вспомнили ничего нужного и важного.
Григорий Иванович вдруг хлопнул себя по лбу:
– А ведь нами интересовались еще и другие журналисты. Приходила ко мне в Приреченске одна корреспондентка или писательница… – он в волнении тер подбородок, заросший седой щетиной. – Говорила, что собирает материал для энциклопедии о подпольном движении. Я показывал ей фотографии.
Владимир Егорович не дал ему договорить:
– Высокая, худенькая, с длинными черными волосами? Она сказала мне… в общем, не хочется повторяться…
– Эта дама была и у меня, – сообщил Черных. – Очень приятная девушка. Не думаю, чтобы занималась позорным делом.
– Мне тоже не верится, – достав платок, Ярослав Иванович промокнул выступившие на лбу капли пота. – Я, кстати, сам задал вопрос, не хочет ли она посмотреть старые снимки.
– И все-таки вы вспомнили о ней, – я продолжал гнуть свою линию. – Почему?
– Потому что больше никто из гостей, которые иногда меня навещают, не трогал альбом, – вырвалось у Ярослава Ивановича, но он тут же поправил себя: – Однако это ничего не значит…
– Не значит, – согласился я. – Но мы обязаны рассмотреть все варианты. Итак, к вам приходила сотрудница какого-то издательства. Она представилась?
– Да, очень распространенное русское имя – Маша, – улыбнулся Прохоренко.
