Пролог
Одесса, август 20… года
Июль – самое жаркое время в Одессе.
От беспощадных лучей солнца плавился асфальт, сохли листья, осыпались и хрустели под ногами, словно напоминая о том, что близится осень. В небольшом отделении полиции изнывали от духоты двое дежурных – лейтенант Василий Семенов, белокурый парень с круглым мальчишеским лицом, и капитан Григорий Опарин, высокий стройный мужчина с ямочкой на подбородке и с длинными ресницами, служившими предметом зависти многих женщин.
– Когда спадет эта проклятая жара? – неизвестно к кому обращаясь, процедил лейтенант. – Чаю хотите?
– Конечно, – не раздумывая, ответил Опарин. – А похолодает скоро, через месяц. Ты и ахнуть не успеешь. Будешь вспоминать лето с грустью.
– Как бы не так, – живо отозвался подчиненный. – Когда-то я с нетерпением ждал это время года. А сейчас? Разве моя работа позволяет прохлаждаться на пляже?
Григорий усмехнулся:
– Ну, я бы на твоем месте не жаловался. Сейчас еще относительно спокойное время. Опытные люди говорят: случались годы, когда на дежурстве они не знали покоя. Убийства чередовались со случаями хулиганства и ограблений. Так что мы с тобой еще неплохо устроились. Ты бы хотел не попивать чаек с печеньем, а любоваться трупом на месте преступления и выслушивать свидетелей?
– Однозначно – нет. – Василий подошел к столу, где стоял электрический чайник. – Вам покрепче?
– Как всегда.
Семенов вытащил из ящика пол-литровую банку:
– А это – клубничное варенье. Угощайтесь, мама делала.
– Благодарю.
Опарин надкусил печенье и поднес к губам голубую кружку с дымящимся напитком. Зазвонивший телефон помешал ему насладиться чаем.
– Да, да. Опарин. Слушаю. – Он с неудовольствием отставил блюдечко с вареньем. – И что она хочет? Ладно, давай ее ко мне. – Он положил трубку на рычаг.
Семенов с удивлением посмотрел на капитана:
– К нам посетители?
– Да, какая-то баба.
– Надеюсь, хоть симпатичная?
Григорий скривился:
– А я надеюсь, что она не принесет нам плохую весть.
Послышался негромкий стук в дверь.
Капитан откашлялся и произнес:
– Входите.
Нарушившая их покой женщина средних лет не была ни красивой, ни уродливой. Обычно про таких говорят: серая мышь. Мелкие, не запоминающиеся черты лица, жидкие, мышиного цвета, волосы, собранные в пучок на затылке, скромная одежда – нет, она не заставила сердца двух мужчин забиться сильнее. Опарин растянул губы в улыбке:
– Что случилось? Мы вас слушаем.
– Меня зовут Кондакова Лидия Михайловна, – запинаясь, отвечала незнакомка. – Я пришла к вам, потому что… – Она замолчала и нервно затеребила носовой платок.
– Продолжайте, – подбодрил ее капитан. – Да не волнуйтесь вы так. Вы ведь пришли за помощью, верно? А для того чтобы вам помочь, нам нужно во всем хорошенько разобраться. Рассказывайте.
– Я знаю, где спрятаны остальные богатства ювелиров, братьев Еликов! – выпалила посетительница и с испугом посмотрела на Опарина.
Тот наморщил лоб:
– Братьев Еликов? А кто это такие?
Кондакова растерялась:
– Вы о них не слышали?
Полицейские переглянулись и покачали головами:
– Нет.
Женщина развела руками:
– Это неудивительно. Вы такие молодые…
– Да? – в тон ей произнес капитан. – И насколько же мы молодые?
Лидия Михайловна с готовностью ответила:
– В двадцатые годы не было работника правоохранительных органов, кто не слышал бы о Еликах.
Мужчины вновь переглянулись. Григорий щелкнул пальцами:
– Вот здорово, гражданочка! А вы считать умеете? По моим подсчетам, получается, прошло уже восемьдесят с гаком лет. Думаю, это дело нас не заинтересует. – Он подмигнул сержанту, однако тот не заметил его жеста и обратился к Кондаковой:
– А почему вы решили прийти к нам? Действительно, с тех пор много воды утекло. И какое отношение имеете вы к этим богатствам?
На лбу женщины выступил пот. Она достала из сумочки платок:
– Моя бабушка была любовницей того Елика, которому удалось скрыться за границу. Оттуда он писал ей, где спрятана остальная часть ювелирных изделий. Я нашла это письмо в старой шкатулке.
Лицо Опарина отобразило недоверие:
– Думаете, ваша бабушка не воспользовалась наводкой любовника?
Лидия Михайловна покачала головой:
– Она страшно боялась. Младшего брата Елика расстреляли, и чекисты ходили за ней по пятам. Вздумай она забрать все себе, это тут же стало бы им известно. Она не хотела неприятностей для нас.
– А ваши родители?
Кондакова прищелкнула длинными пальцами:
– Я же сказала, она не хотела неприятностей! Вот почему моя мать ничего об этом не знала. Если бы бабушка поделилась своей тайной с ней, полагаю, мама заставила бы ее найти эти богатства, и мы бы не испытывали нужды. Но мать ничего не рассказала мне перед смертью. Согласитесь, она бы сделала это, будь все иначе.
– Ну, так о чем написано в письме? – спросил Семенов, нетерпеливо постукивая по полу носком ботинка.
Женщина хотела ответить, но Григорий остановил ее:
– Мой коллега еще сравнительно молод, а я уже опытный оперативник и могу вас заверить: мое начальство не станет заниматься письмом какого-то ювелира, смотавшегося из страны еще в двадцатые годы прошлого века. Где бы ценности ни находились раньше, я не верю, что они лежат там и сейчас.
Лидия Михайловна растерялась:
– Можно проверить.
Опарин вздохнул:
– Милая дамочка, у нас масса нераскрытых преступлений и неопознанных трупов! Это гораздо важнее, чем ваши предположения. Повторяю – предположения, потому что прошло столько лет. Нет, вы зря потратили и свое, и наше время.
Женщина часто заморгала ресницами:
– Но…
Капитан взял ее за плечи и мягко подтолкнул к двери:
– Мой вам совет: идите домой и забудьте об этой ерунде. У вас наверняка есть семья, дети. Вот и занимайтесь ими.
– А письмо? – Она жалобно взглянула на Опарина.
– Сожгите его.
Кондакова постояла у двери несколько секунд, словно ожидая, что полицейские передумают, потом развернулась и вышла в коридор. Весь ее вид выражал возмущение. Василий сочувственно проводил ее глазами.
