– Ты думаешь, тебе поверят при такой репутации?
Вера усмехнулась:
– Многие будут рады передышке. Мы всегда вздыхали спокойно, когда шеф уезжал в командировку.
Он машинально взял со стола газету и стал отрывать кусочки бумаги:
– Но ведь никаких звонков не последует. Твои коллеги вряд ли станут ждать вечно.
Акулова скривила губы:
– Ты дурак или прикидываешься? Естественно, звонки будут, и организуешь их ты.
– Каким же образом?
– Подумаем.
Геннадий швырнул газету на пол:
– А если я скажу «нет»?
Девушка расхохоталась:
– А если я скажу, что у тебя нет выхода? – она слегка хлопнула его по щеке. – Ты сейчас выбираешь между тюрьмой, помойкой и беззаботной обеспеченной жизнью миллионера.
Мужчина закашлялся:
– Ты уверена в этом?
– Более чем. У меня уже давно все спланировано, – она повернулась к зеркалу и машинально поправила прическу. – Завтра мы поедем в Крым.
– Куда?
– В Крым, – повторила Вера. – Я познакомлю тебя с азами нашего бизнеса. Потом мы вместе снимем сливки. Если все пойдет хорошо, заработаем на хлеб с маслом и икрой.
На лбу Молчанова прорезалась глубокая морщина. А что, черт возьми, может, она и права? Ему действительно некуда деваться, по крайней мере сейчас.
– А шантажист? – поинтересовался он.
Девушка кивнула:
– Я уже договорилась с ним. Сразу пятьдесят тысяч он не получит. Я выплачу их ему постепенно, давая каждый месяц по десять. Он согласился.
– А подписание контракта?
Она махнула рукой:
– Это меня не интересует. Кроме того, партнеры собирались иметь дело только с Терлецким. Без него вся эта затея рухнет. Вполне возможно, что в конце концов контракт подпишут, однако я вряд ли досижу на своем месте до этого трогательного момента.
Геннадию стало не по себе от ее холодного цинизма. Чертовка все продумала.
– Давай увезем его отсюда, – предложил он, глядя на посиневшего Максима.
Акулова довольно улыбнулась:
– Наконец-то я услышала от тебя дельное предложение. Завтра утром мы отправимся по магазинам. Надо же тебя приодеть перед поездкой, иначе люди, с которыми я собираюсь общаться, будут подвергать сомнению все мои слова.
Он решил больше с ней не спорить.
Худенькая черноволосая девушка в рваных и грязных джинсах, пошатываясь, доплелась до контейнеров с мусором и опустилась на землю, прислонившись к грязной, холодной стенке. Две бомжихи, усиленно рывшиеся в мусоре, посмотрели на нее с сожалением.
– Бедняжка! – промолвила одна, с сожалением обнюхивая пустую бутылку из-под виски. – Такая молодая – и докатилась.
– Уж ты бы помолчала, – откликнулась ее товарка, набивая объедками целлофановый пакет. – Сама-то уже сто лет, наверное, по помойкам промышляешь.
Та вздохнула:
– Нет, дорогая. Ничего ты про меня не знаешь. У меня, между прочим, прекрасная семья была: муж работящий, двое деток.
Подруга усмехнулась:
– И где они сейчас, Алевтина?
Женщина вздохнула:
– Погибли в автокатастрофе. Из горящей машины вытащили только меня. Сгорели все документы и деньги, так что из больницы я направилась прямиком на свалку.
Собеседница присвистнула:
– Вот те на! А разве ты не могла написать родным, чтобы выслали деньги на обратную дорогу?
Алевтина махнула рукой:
– Не было у нас никого. А дом мы продали, хотели такой же в Подмосковье купить.
– Тогда понятно.
– А ты как докатилась до такой жизни, Клава?
Товарка усмехнулась:
– У меня все, как у многих. Жила со старой матерью в однокомнатной квартире и ведать не ведала, что кое-кто при поддержке нашего ЖЭКа на нее положил глаз. Муж от меня давно ушел, вроде как любила я прикладываться к бутылке, хотя и не так чтобы очень. Я его поступок так объясняю: нашел молодую телку, свежатинки захотелось, вот и навострил лыжи. Как смылся – так и глаз не казал. Я, ясное дело, после его ухода еще сильнее пить стала, с работы уволили. А ведь я хирургическая сестра, Аля! Даже профессорам ассистировала. Кстати, в больнице я к спиртному и пристрастилась. Те же врачи после удачно проведенных операций мензурку со спиртом совали: мол, выпей за удачный исход дела. Вот и докатилась до чертиков. – Она нашла почти новый кожаный пояс и, улыбнувшись, бросила в сумку. – Короче, совсем спилась я, Аля, стала пенсию у матери воровать, вещи в скупку носить. Мать, естественно, этого всего не выдержала, померла. Тут эти вороны и налетели. Нет, не сразу, они выждали, пока я без гроша осталась и за рюмку спиртного готова была душу дьяволу продать. Предложили мне за хату тысячу долларов, я сдуру и подписала документы, ничего не разузнав. А квартирка-то моя все двадцать стоила. Ну, эту тысчонку я быстро просадила. Вот так и очутилась здесь, где, по правде говоря, мне самое место, – грязной рукой она размазала повисшую на ресницах слезу.
Алевтина положила руку ей на плечо:
– Слезами горю не поможешь.
– Верно.
Увлекшись разговором, обе забыли о девушке, которая не подавала признаков жизни. Клавдия первая показала на нее:
– А с ней что будем делать? Бросим?
– Не знаю.
Обе бомжихи подошли к девушке поближе. Алевтина взяла ее за безжизненную руку:
– Смотри, да она наркоманка.
На белой коже запястий четко виднелись следы уколов.
– Головушка горькая! – застонала Клавдия. – Тогда нам ничего не остается, как оставить ее тут. Пусть кто-нибудь «Скорую» вызовет.
Однако Алевтина, у которой погибшая старшая дочь была ненамного моложе бедняжки, наотрез отказалась:
– И что с ней будет? Через пару дней все повторится, – она погладила девушку по грязным волосам. – Нет, встречи с нашей братией ей не миновать. Давай заберем ее с собой, Константиныч наш наркоманов какими-то травами лечит.
Клавдия кивнула:
– Я не против. Только как мы ее дотащим? Видишь, и не шевелится девка.
– Дотащим, – уверенно сказала подруга.
Подхватив под руки несчастную, они поволокли ее в сторону городской свалки.
Южный берег Крыма. Лагерь «Лагуна»
Детский оздоровительный лагерь фирмы Терлецкого под названием «Лагуна» располагался в одном из живописных уголков Крымского полуострова. Раньше создавать в этом месте детские учреждения подобного рода не приходило в голову никому. В многочисленных корпусах санатория с одноименным названием отдыхала военная и правительственная элита.
