Жильбер поднял на нее удивленный взгляд: Мария-Антуанетта трепетала всем существом от едва сдерживаемой радости, и это заставило доктора вздрогнуть.
Он скорее предпочел бы, чтобы королева была бледной и подавленной, чем оживленной и возбужденной, какой она перед ним предстала в этот час.
— Ваше величество! — молвил он. — Боюсь, что я неудачно выбрал время и пришел слишком поздно.
— Напротив, доктор, — возразила королева, улыбнувшись, что так редко случалось с ней в последнее время, — вы явились вовремя и вы всегда желанный гость! Вы увидите то, что я уже давно собиралась вам показать: настоящего короля, каким ему и надлежит быть!
— Боюсь, ваше величество, — отозвался Жильбер, — что вы себя обманываете и что вы хотите показать мне командира на плацу, а не короля!
— Господин Жильбер! Вполне возможно, что мы расходимся не только во взглядах на монархию, но и во многом другом… Я думаю, что король — это человек, который не просто говорит: «Я не желаю!», главным образом он говорит: «Я хочу!»
Королева намекала на вето, до крайности обострившее положение вещей.
— Да, ваше величество, — согласился Жильбер, — по-вашему, это человек, который мстит за себя.
— Это человек, который защищается, господин Жильбер! Ведь вы знаете, что нам публично угрожали: на нас собираются совершить вооруженное нападение. Существуют, как утверждают, пятьсот марсельцев под предводительством некоего Барбару, и эти люди поклялись на развалинах Бастилии, что не вернутся в Марсель, пока не разобьют лагерь на руинах Тюильри.
— Я действительно об этом что-то слышал, — кивнул Жильбер.
— И это вас не развеселило, сударь?
— Нет, я испугался за вас и за короля, ваше величество.
— И потому вы пришли предложить нам отречься от престола и отдать себя на милость господина Барбару и его марсельцев?
— Ах, ваше величество, если бы король мог отречься, и, пожертвовав короной, спасти жизнь себе, вам и вашим детям!
— ..То вы посоветовали бы ему это, не так ли, господин Жильбер?
— Да, ваше величество, я на коленях умолял бы его об этом!
— Господин Жильбер! Позвольте вам заметить, что вы непоследовательны в своих взглядах.
— Эх, ваше величество! — горестно вздохнул Жильбер. — Мои-то взгляды меняются… Будучи предан моему королю и отечеству, я бы хотел, чтобы король и Конституция достигли согласия; этим желанием, а также преследующими меня разочарованиями и были продиктованы советы, которые я имел честь давать вашему величеству.
— Какой же совет вы хотите дать теперь, господин Жильбер?
— Никогда еще вы не были так близки к тому, чтобы ему последовать, как в настоящий момент, ваше величество.
— Ну-ну, посмотрим!
— Я вам советую бежать.
— Бежать?!
— Вам отлично известно, ваше величество, что в этом нет ничего невозможного; никогда еще у вас не было для этого более благоприятных условий.
— Продолжайте, прошу вас.
— Во дворце — около трех тысяч человек.
— Почти пять тысяч, сударь, — самодовольно усмехнувшись, поправила его королева, — и еще столько же готовы примкнуть к нам по первому знаку.
— Вам нет нужды подавать знак, который может быть перехвачен вашими врагами: пяти тысяч человек будет вполне довольно.
— И что же, по вашему мнению, господин Жильбер, нам следует делать с этими пятью тысячами?
— Окружить ими себя, короля и ваших августейших детей; выйти из Тюильри в такое время, когда этого менее всего ждут; в двух милях отсюда сесть на коней, добраться до Гайона, до Нормандии, а там вас уже будут ждать.
— Иными словами, отдать себя в руки господина де Лафайета.
— Да, ваше величество, в руки человека, доказавшего вам свою преданность.
— Нет, сударь, нет! С нашими пятью тысячами человек, а также с другими пятью тысячами, готовыми прийти нам на помощь по первому нашему знаку, я предпочитаю предпринять нечто иное.
— Что вы собираетесь делать?
— Подавить мятеж раз и навсегда.
— Ах, ваше величество, ваше величество! Значит, он был прав, когда говорил, что вы обречены.
— Кто?
— Человек, имя которого я не осмеливаюсь повторить, ваше величество; тот самый человек, который уже трижды имел честь с вами говорить.
— Молчите! — побледнев, вскрикнула королева. — Кто-то пытается заставить солгать этого дурного пророка!
— Ваше величество, боюсь, что вы заблуждаетесь.
— Так, по-вашему, они посмеют нас атаковать?
— Общественное мнение склоняется именно к этому.
— И они полагают, что им удастся сюда ворваться силой, как двадцатого июня?
— Тюильри — не крепость.
— Нет; однако если вы соблаговолите пройти за мной, господин Жильбер, я вам покажу, что некоторое время нам удастся продержаться.
— Мой долг — следовать за вами, ваше величество, — с поклоном отвечал Жильбер.
— Ну, так идемте! — приказала королева. Она подвела Жильбера к центральному окну, тому самому, что выходит на площадь Карусели, откуда открывался вид не на обширный двор, который простирается сегодня вдоль всего фасада дворца, а на три небольших внутренних дворика, отгороженных стенами, которые существовали в те времена; дворы носили следующие названия: перед павильоном Флоры — двор Принцев, центральный — двор Тюильри, а тот, что граничит в наши дни с улицей Риволи, — Швейцарский дворик.
— Взгляните! — молвила она.
Жильбер увидел, что стены усеяны узкими бойницами и могли бы служить первой линией укреплений гарнизону, который через эти бойницы расстреливал бы народ.
Когда эта линия укреплений будет захвачена, гарнизон переместится не только в Тюильрийский дворец, все двери которого выходят во двор, но и в расположенные под углом флигели; таким образом, если бы патриоты ворвались во двор, они были бы обстреляны с трех сторон.
— Что вы на это скажете, сударь? — спросила королева. — Стали бы вы теперь советовать господину Барбару и пятистам его марсельцам ввязываться в это дело?
— Если бы я мог надеяться, что мой совет будет услышан этими фанатиками, я предпринял бы такую же попытку, какую предпринимаю, разговаривая с вами, ваше величество. Я пришел просить вас не ждать нападения; их я попросил бы не нападать.
— А они, по всей вероятности, не стали бы вас слушать и поступили бы по-своему?
— Как и вы поступите по-своему, ваше величество. Увы! В этом — несчастье всех людей: они постоянно просят дать им совет, чтобы потом не следовать ему.
