— Это недостатки, свойственные всем членам кабинета, государь.
— Оставим недостатки господина де Клавьера в стороне; итак, господин Клавьер — министр финансов. Кто возглавит министерство юстиции?
— Государь! Мне рекомендовали адвоката из Бордо по имени Дюрантон.
— Жирондист, разумеется?
— Да, государь; это человек весьма образованный, очень прямой и истинный гражданин; однако он слаб и ленив; мы его подстегнем, и тогда сможем быть за него спокойными.
— Осталось министерство внутренних дел.
— По общему мнению, государь, на пост министра внутренних дел следует назначить господина Ролана.
— Вы хотите сказать: госпожу Ролан?
— Чету Роланов — Вы с ними знакомы?
— Нет, государь; но, судя по тому, что говорят, он похож на одного из героев Плутарха, а она — на жену Тита Ливия.
— Знаете ли вы, господин Дюмурье, как будут звать, вернее, как уже зовут ваш кабинет министров?
— Нет, государь.
— Правительство санкюлотов
.
— Я принимаю прозвище, государь; тем лучше все увидят, что мы — мужчины.
— Все ваши коллеги готовы?
— Я успел предупредить только половину из них.
— Они согласятся?
— Я в этом совершенно уверен.
— Ну что ж, вы свободны, сударь; послезавтра — первое заседание.
— До послезавтра, государь.
— У вас есть время обо всем подумать до послезавтра, господа, — продолжал король, поворотившись к Кайе де Жервилю и де Граву.
— Государь! Мы уже все обдумали и придем послезавтра только затем, чтобы ввести наших преемников в курс дел.
Трое министров откланялись.
Однако не успели они дойти до парадной лестницы, как их нагнал камердинер и обратился к Дюмурье:
— Ваше превосходительство! Король просит вас следовать за мной. Он хочет вам что-то сказать.
Дюмурье распрощался с коллегами и, оставшись вдвоем с камердинером, спросил:
— Король или королева?
— Королева, сударь; однако она сочла, что ни к чему посвящать этих господ в то, что именно она просит вас к себе.
Дюмурье покачал головой.
— Этого я и боялся! — заметил он.
— Вы отказываете ее величеству? — спросил камердинер, бывший не кем иным, как Вебером.
— Нет, я готов следовать за вами.
— Идемте.
Камердинер провел Дюмурье полутемными коридорами в покои королевы.
Не называя имени генерала, он лишь объявил:
— Прибыло лицо, о котором вы спрашивали, ваше величество.
Дюмурье вошел.
Никогда еще, ни под выстрелами, ни во время атаки, сердце его не билось так отчаянно.
Он отлично понимал, что доселе не подвергал свою жизнь большему риску.
Открывавшийся пред ним путь был выстлан телами — мертвыми или живыми — Калона, Неккера, Мирабо, Барнава и Лафайета.
Королева стремительно шагала на угла в угол, лицо ее горело.
Дюмурье остановился на пороге, дверь за ним захлопнулась.
Королева подошла к нему и, не скрывая раздражения, заговорила со свойственной ей прямотой.
— Сударь! В эту минуту вы всемогущи; однако вы обязаны своим положением народу, а народ скор на расправу со своими кумирами. Говорят, у вас большие способности, так попытайтесь понять, что ни король, ни я не можем принять всех этих новшеств. Ваша Конституция — пневматическая машина: королевская власть под ней задыхается, нам нечем дышать! Я послала за вами, чтобы сказать, прежде чем вы уйдете, что вы должны сделать свой выбор между нами и якобинцами.
— Ваше величество! — отвечал Дюмурье. — Я весьма огорчен, что вам пришлось взять на себя этот нелегкий разговор; но я догадался, что вы стояли за портьерой во время нашей встречи с королем, и потому был готов к тому, что сейчас происходит.
— В таком случае, вы приготовили ответ, не правда ли? — отозвалась королева.
— Вот он, ваше величество. Я стою между королем и нацией; однако прежде всего я принадлежу отечеству.
— Отечеству, отечеству! — повторила королева. — Король, стало быть, ничего больше не значит, если все принадлежат отечеству, а ему — никто!
— Напротив, ваше величество: король — всегда король; но он присягнул Конституции, и с того дня, как он принес клятву, король обязан первым беспрекословно ее выполнять.
— Это вынужденная клятва, сударь! Она ничего не стоит!
Дюмурье замолчал и, будучи прекрасным актером, некоторое время не сводил с королевы печального взгляда.
— Ваше величество! — выдержав паузу, продолжал он наконец. — Позвольте мне вам заметить, что ваше спасение, спасение короля, спасение ваших августейших отпрысков зависит от столь презираемой вами Конституции; она спасет вас, если только вы сами этого захотите… Я был бы плохим слугой и вам и королю, если бы не сказал вам об атом.
Королева остановила его властным жестом.
— Ах, сударь, сударь! Уверяю вас, вы вступаете на ложный путь!
Затем с непередаваемой угрозой в голосе она прибавила:
— Берегитесь!
— Ваше величество! — не теряя самообладания, проговорил Дюмурье. — Мне уже перевалило за пятьдесят; я видел немало опасностей, и, соглашаясь на этот пост, я сказал себе, что ответственность министра — не самое страшное из того, что мне уже довелось пережить.
— Ах, вот как?! — хлопнув с досады в ладоши, вскричала королева. — Вы вздумали меня оклеветать, сударь!
— Чтобы я на вас клеветал, ваше величество?
— Да… Хотите, я вам объясню смысл только что произнесенных вами слов?
— Пожалуйста, ваше величество.
— Вы хотели сказать, что я способна приказать убить вас… О сударь!..
Две крупные слезы покатились по щекам королевы. Дюмурье был от этого далек; он знал то, что хотел знать: ее исстрадавшееся сердце еще способно было чувствовать.
— Храни меня Бог, — молвил он, — от того, чтобы оскорбить мою королеву! Вы, ваше величество, слишком великодушны и благородны, чтобы внушить даже самым жестоким из ваших недругов подобное подозрение! Вы это уже доказали, чем вызвали не только мое восхищение, но и глубокую признательность.
— Вы говорите искренне, сударь? — с сильным волнением в голосе спросила королева.
— Честью готов вам поклясться в этом, ваше величество!
— В таком случае простите меня и дайте вашу руку, — молвила она, — я чувствую такую слабость, что порой мне кажется: я вот-вот упаду.
