– Карлуша? Уволился… неожиданно уволился, сказал, что по семейным обстоятельствам. Теперь здесь я вместо него работаю. Вот, порядок навожу…
– А где лягушки? Здесь же находились ядовитые лягушки редкого вида Хиламбатис Африканус…
– О, вы в биологии разбираетесь! – с уважением проговорил старичок. – Правда, были здесь лягушки, очень редкие, то ли африканские, то ли из Южной Америки, но я их не застал. Видимо, Карлуша унес их с собой. А ведь это непорядок, лягушки – собственность театра. Я директору доложил, но он меня и слушать не стал – ему не до лягушек, у него с репертуаром какие-то сложности…
Старичок говорил еще что-то, но Людмила его не слушала.
Она смотрела под стол, где лежала брюшком кверху мертвая лягушка редкого вида Хиламбатис Африканус. Последняя из большого семейства ядовитых лягушек. Людмиле показалось, что она узнала лягушку. Это была Анджелина.
– Опоздали мы, – проговорила она, повернувшись к Герычу, – он как-то пронюхал, что у Павлика намечаются неприятности, и заблаговременно скрылся вместе с лягушками.
– А что вы думаете? – подхватил словоохотливый старичок. – Лягушки, они заранее чувствуют неприятности. Вот в Японии они предупреждают о землетрясении. Как лягушки перестают квакать – значит, скоро жди землетрясения…
– Ладно, дед, я тебя прошу: перестань квакать, голова от тебя болит! – попросил его Герыч.
И каково же было удивление всех присутствующих, когда у выхода из театра они увидели пожилого армянина.
– Дядя Сурен! – Людмила так обрадовалась, что бросилась ему на шею. – Как вы тут оказались?
– Как чувствовал, – водитель прослезился, – сердце весть подало, что ты тут будешь. А я своему сердцу верю. Давай уже, поехали, что ли, от этих подальше…
– С удовольствием! Прощай, Витя. – Людмила оглянулась. – Более не встретимся!
– Как знать. – Толстяк подошел ближе. – Ты это… если что, обращайся. Я вроде как тебе должен…
– Непременно! – прочирикала Людмила. – Буду помнить!
В машине дядя Сурен дал ей свежую лепешку с сыром и налил горячего чаю из термоса. Людмиле показалось, что ничего вкуснее она в жизни не ела.
– Теперь домой – и спать! – объявила она, широко зевая. – Все остальное потом.
Но не тут-то было. Дежурил нынче Сергей, но ворота открыл молча, видно, узнал Людмилу сразу. Она вышла из лифта и проскользнула в холл. Единственным ее желанием сейчас было встать под душ (ванну горячую нельзя), а потом лечь в постель и спать долго, до утра, а может быть, и до вечера.
Входная дверь скрипнула, и тут же на пороге своей квартиры возник отец.
– Добрый вечер, папа! – Людмила постаралась, чтобы он не услышал в ее голосе явную досаду. – Ты дома?
Он не ответил, только смотрел на нее сурово и мрачно.
– Зайди ко мне! – наконец бросил он и, развернувшись на пятках, пошел в глубь квартиры, не оглядываясь, в полной уверенности, что Людмила бросится сейчас за ним, как послушная собачонка.
«Какого черта! – Ее охватила злость. – Как он со мной обращается? Никуда не пойду!»
Она бросилась бежать через холл к себе, но отец догнал ее и схватил за руку.
– Я же сказал – зайди! – прорычал он, и на этот раз у нее не хватило сил вырваться.
Пока они шли через огромную квартиру к кабинету отца, Людмила передумала очень многое. Она ожидала самого худшего – что сейчас ее схватят и насильно увезут в клинику или вколют что-нибудь прямо там, в кабинете. Она решила сопротивляться любыми способами, если надо, она будет драться. Но прежде следовало дать понять отцу, что отнять у нее неродившегося ребенка они смогут только ценой ее жизни. Готов ли он на это…
В кабинете, к счастью, никого не было. Отец втолкнул ее туда и закрыл дверь.
– Где ты была? – спросил он холодно. – Где моя дочь шлялась больше суток?
– Не смей разговаривать со мной в таком тоне! – мгновенно разозлилась Людмила. – Я вполне отдаю себе отчет, что делаю!
– Ты хочешь, чтобы с тобой обращались соответственно положению, а сама не ночуешь дома! И что это за вид… ты похожа на бомжиху! – выдохнул отец. – Я начинаю думать, что Глеб был прав, когда…
– Когда назвал меня шлюхой? – При упоминании имени брата Людмила достигла крайней степени ярости.
– Ну… – отец помедлил, – все же объясни…
– А ты не хочешь мне объяснить, как вы посмели тайно пытаться извести моего ребенка? – Голос Людмилы зазвенел.
Утром она выкроила время и позвонила Вере в клинику. Та сказала, что в пузырьке был не яд, а лекарство, с помощью которого вызывают прерывание нежелательной беременности… Если бы Людмила выпила тот сок, то сейчас бы уже все было кончено. Ее родные уверенно вели свою партию. Родные? Да какие они родные!
– О чем ты говоришь! – Отец очень натурально удивился. – Мила, ты меня беспокоишь! Где-то ходишь, эта твоя нервозность, воображаешь себе невесть что… Тебе надо отдохнуть, сменить обстановку… нужно все-таки обратиться к врачу…
Он сделал шаг к ней, но Людмила отскочила в сторону.
– Не приближайся ко мне!
Видя, что он застыл на месте, Людмила взяла себя в руки и заговорила более сдержанно.
– Я могу доказать, у меня на руках анализ из клиники. Вы решили избавиться от ребенка против моей воли. Глеб велел Анне Ивановне накапать мне в сок лекарство. Анна призналась, за то я ее и уволила. Тебе так нужен этот Несвицкий, что из-за этого ты готов был убить собственного внука?
– Не болтай ерунды!
– А ты не считай меня круглой идиоткой! Ты хоть слышишь, что я тебе говорю? – Людмила уже кричала и чувствовала, что еще немного, и она окончательно сорвется – завизжит, станет кататься по полу.
Только воспоминание о крошечной беспомощной девочке дало ей силы взять себя в руки. Она сжала зубы так сильно, что они заскрипели, потом глубоко вдохнула воздух.
– Мила, – сказал отец вполголоса, – нам обоим надо успокоиться.
– Я спокойна, – отчеканила Людмила, – я совершенно спокойна. Ты можешь сколько угодно говорить, что я все придумываю, я не стану тебе ничего доказывать. Ты прав в одном: не с моим лбом прошибить эту стену, что вы создали вокруг меня.
– Послушай, – заговорил отец, – я никогда не заставлял тебя ничего делать силой. Я просто объяснял, чего в данный момент требует от тебя семья.
– Семья, – горько усмехнулась Людмила, – не говори этого слова, ты не знаешь, что это такое! Ты всегда умел меня убедить, не принимая возражений. Но сейчас, когда я впервые проявила неповиновение, вы решили вопрос по-своему.
– Я со всей ответственностью заявляю, что не давал тебе никаких лекарств! Никаких! – Отец смотрел набычившись и тяжело, хрипло дышал.
– Ты хочешь сказать, что Глеб сделал это, не посоветовавшись с тобой?